Эми и Исабель
Шрифт:
— Интересно, похожа ли я на мою настоящую мать, — сказала Стейси и затянулась, — потому что если все похожи на матерей, то какой, к чертовой бабушке, смысл в жизни?
Едва Эми оказалась в машине рядом с мистером Робертсоном, все показалось более обыденным, чем всегда, хотя на этот раз уроки закончились раньше и они раньше встретились. Солнце стояло высоко и палило с белых небес.
— Мы будем встречаться летом? — выпалила она, как только они выехали с парковки.
Мистер Робертсон взглянул на нее, ничуть не удивившись.
— Я очень надеюсь на это, — сказал он.
— Ну,
Он кивнул, притормозив у знака «стоп».
— Мы что-нибудь придумаем, — сказал он, чуть коснувшись ее руки.
Она отвернулась, позволяя ветру из открытого окна забавляться ее волосами, она сжала хвостик в кулаке и водила им, как метелкой, по оконной раме. В первый раз она чувствовала, что они вот-вот поссорятся. Раньше это казалось невозможным.
Да и теперь это было невозможно, она не находила для этого слов, хотя и чувствовала, глядя из окна на проносящийся пейзаж, что страшно раздражена: ведь после всех этих поцелуев в лесу он так ничего и не сказал ни о своей жене, ни о себе в связи с их отношениями («Кроме россказней о его прошлом», — подумала она сердито), ничего о важном, ничего о своих планах и надеждах на их совместное будущее.
После долгого молчания, когда он свернул с Двадцать второго шоссе и остановился под деревьями в рощице недалеко от лесной дороги, Эми спросила:
— Вы себя хорошо чувствуете?
— Прекрасно, — ответил он и, вытащив ключ из зажигания, снова коснулся ее руки.
Но он и в правду выглядел рассеянным и молчал все время, и все шло не так, как обычно. Когда он целовал ее, когда обнимал, она чувствовала, безразлично и просветленно, только уколы еловых иголок под голыми ногами и прерывистое, глубокое дыхание человека, который ритмично двигался на ней.
Они оба вспотели. Обнимая его, она чувствовала, как взмокла на спине его мятая рубашка. Наконец он перекатился на спину и сказал, глядя в небо:
— Я думаю, мы оба понимаем, что это был не самый лучший день.
Она ничего не ответила. Помедлив, он протянул ей руку и помог встать. Они вернулись к машине.
— Тебе надо бы поступить в Бостонский колледж, — сказал он вдруг.
Она ничего не ответила и, стряхнув иголки с ног, села в машину.
Он осмотрел царапину на двери и тоже сел в машину спиной к двери, устроив локоть на рулевом колесе. Другой рукой он провел по внутренней стороне ее руки и улыбнулся, когда заметил, что Эми покрылась гусиной кожей.
— Ты дрожишь, — сказал он, — а ведь жарко.
Он ей почти разонравился. Она закрыла глаза, вздрагивая. Приборная доска в молочном свете казалась пыльной. Собственная кожа казалась Эми липкой и скользкой.
— Эми, — сказал он, — ты ведь знаешь, что всегда будешь любима?
Она взглянула на него. Сегодня она молчала слишком долго, но его глаза, добрые и печальные, заставили ее сказать:
— О боже, это звучит как прощание.
Он прижал к себе ее голову, шепча:
— Нет, нет, нет! — и, гладя ее волосы, добавил: — Мы что-нибудь придумаем, малышка Эми Гудроу.
Она потянулась к нему, готовая снова целоваться, но, казалось, в его намерения поцелуи не входили, он хотел просто смотреть на нее. Так что она села, стыдливо уставившись на свои ладони, лежащие на коленях.
— Эми, — попросил он тихо, — сними блузку.
Она встрепенулась, посмотрев на него изумленно. Он наблюдал за ней через полуопущенные веки. Она медленно расстегивала пуговицы, плоские и сияющие, одна из них сверкнула на тусклом солнце.
Эми наклонилась, снимая помятую блузку: сначала одна рука, потом другая, две сосновые иголки еще торчали в легкой ткани. Он взял блузку и вытащил иголки, а потом аккуратно свернул ее, прежде чем положить на заднее сиденье. Она сидела перед ним в лифчике из «Сирса» — простом белом лифчике с крохотной аппликацией-маргариткой между острых чашек.
Пот выступил у нее на лице, и когда он посмотрел на нее, она обтерла рот ладонью и отвела взгляд.
— Сними это тоже, — сказал он совсем тихо, низким, рокочущим голосом.
Она вспыхнула, ей стало еще жарче в разжаренной солнцем машине. Даже веки у нее вспотели, а глаза будто вспухли. Она поколебалась, но потом наклонилась и расстегнула лифчик, кончики пальцев были ледяными. Потом протянула лифчик ему. Не отрывая от нее глаз, он бросил его на заднее сиденье.
Она посмотрела на переключатель скоростей, разделяющий их, уходящий в темноту углубления под кожаным чехлом. Он, наверно, все еще смотрел на нее. И она, не отрывая взгляда от переключателя скоростей, потянулась было рукой ко рту, но потом передумала и крепко сжала губы. Она наклонила голову, чтобы волосы упали на лицо, и увидела на округлостях грудей бледно-розовые соски, так же мучительно явленные на свет, как нечто новорожденное, струйка пота бежала по животу за поясок ее бледно-лиловой юбки.
— Ты такая хорошенькая, — сказал мистер Робертсон светски, но нежно. — Правда, Эми, ты просто красавица.
И это успокоило ее. Проблеск улыбки пробежал по ее лицу, и она посмотрела на него, но он уже смотрел совсем на другое.
— Ты можешь кое-что сделать для меня? — тихо спросил он.
Она ничего не ответила, не понимая, что он имеет в виду. Ну, к примеру, может ли она приподнять грудь рукой и показать ему? Она покраснела и улыбнулась, опустив глаза в смущении, но сделала то, что он попросил. Он так наслаждался зрелищем, что она была готова на все. Сдвинуть груди обеими руками, прижав их друг к дружке, и потом, тряхнув головой, скрыть их волосами, чтобы любопытные соски выглядывали из-под волос.
Он попросил ее сплюнуть на пальцы, а потом коснуться ими сосков. Она удивилась, но сделала и это.
Он попросил ее повернуться то одним боком, то другим. Попросил ее поднять руку и придержать волосы сверху, наклонить голову. Чем больше он на нее смотрел, тем больше ей это нравилось. Она удивлялась, почему он раньше не делал с ней всего этого.
Подняв руку, Эми уловила запах собственного пота, смешанного с сиреневым ароматом дезодоранта. Нос ее зачесался, и, почесав его, она вдохнула запах своей руки.
— Потрогай их снова, — приказал он, и она повиновалась.
После этого он опустил спинку ее сиденья, уложив ее. Груди распластались, стекли к рукам. В машине было очень жарко.
— Закрой глаза, — сказал он.
Сквозь окно проник слабый, неожиданный порыв ветра, и глаза ее распахнулись.
— Ты волнуешься? — нежно спросил он. — Я не обижу тебя.
Она покачала головой.
— Не надо бояться.
— Я не боюсь, но глаза сами открываются.
— Ладно, подними юбку, лапочка, до пояса.