Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

стадию системы, в которой мы встречаем также и человека и отношение

человека к субстанции, с точки зрения которой только и может найти

себе место зло в его отличии от добра, то мы должны заглянуть в те

части этики, которые рассматривают человека, аффекты, человеческое

рабство и человеческую свободу, и лишь тогда мы будем в состоянии

дать правильный отчет о моральных выводах системы. Тогда мы, без

сомнения, убедимся как в возвышенной

чистоте морали Спинозы,

принципом которой является исключительно лишь безграничная

любовь к богу, так и в том, что эта чистота морали является

последовательным выводом из системы. Лессипг сказал в свое время, что со

Спинозой обходятся, как с мертвой собакой. Мы не можем сказать,

что в наше время лучше обходятся со спинозизмом и вообще со

спекулятивной философией, когда видим, что те, которые излагают их и судят

о них, даже не дают себе труда правильно понять факты и верно их

передать. Последнее было бы минимумом справедливости, а такого

минимума спекулятивная философия, во всяком случае, имела бы

право требовать.

История философии есть история открытия мыслей об

абсолютном, составляющем ее предмет. Так, например, можно сказать, что

Сократ открыл определение цели, которое было развито и определенно

познано Платоном и, в особенности, Аристотелем. «История

философии» Брукнера так некритична не только в отношении внешних

исторических фактов, но также и в своем изложении учений, что она

приписывает древнейшим греческим философам по двадцати, тридцати и

более положений, как принадлежащие им философемы, в то время как

на самом деле ни одно из них не принадлежит им. Все они — выводы,

которые делает Бруккер, руководствуясь современной ему дурной

метафизикой и ложно приписывая их греческим философам. Выводы

бывают двоякого рода: есть выводы, которые представляют собою лишь

более подробное развитие некоего принципа, и есть выводы,

представляющие собою переход к более глубоким принципам. Исторический

момент в исследовании состоит именно в том, чтобы указать, каким

лицам принадлежит такое дальнейшее углубление и раскрытие мысли.

Но способ изложения, применяемый Бруккером, недопустим не только

потому, что излагаемые им древнейшие греческие философы сами не

извлекли тех выводов, которые, по его мнению, содержатся в их прин-

353

ципах, не только, следовательно, потому, что эти философы не

высказали определенно этих выводов, а главным образом потому, что, делая

эти

выводы за древних греческих философов, им навязывается

признание и применение конечных отношений мыслей, явно противоречащих

замыслу этих философов, бывших спекулятивными умами, —выводы

эти лишь оскверняют чистоту философской идеи и фальсифицируют ее.

Но если там, где дело идет о древних философских учениях, от которых

до нас дошли лишь немногие положения, такое искажение может

в свое оправдание ссылаться на то, что оно якобы делает правильные

выводы, то это оправдание отпадает, когда дело идет о таком

философском учении, которое, с одной стороны, само формулировало свою

идею в определенных мыслях и, с другой, само же исследовало и точно

определило ценность категорий. Если, несмотря на это, идею уродуют,

выхватывают из учения лишь один момент и (как по отношению к

тожеству) выдают его за целое, и если, совершенно не задумываясь,

применяют категории как цопало, применяют их в том виде, какой они

имеют в повседневном сознании, в их односторонности и

неистинности, — то такое ложное понимание решительно не имеет

оправдания. Опирающееся на развитую культуру мысли познание

соотношений мысли есть первое условие правильного понимания известного

философского факта. Но принцип непосредственного знания не только

оправдывает, но даже делает законом примитивность мысли. Познание

мыслей и, значит, культура субъективного мышления так же мало

представляет собою непосредственное знание, как какая–нибудь

другая наука или какое–нибудь другое искусство и уменье,

Религия есть та форма сознания, в которой истина доступна всем

людям, какова бы ни была степень их образования; научное же

познание истины есть особая форма ее сознания, работу над которой готовы

брать на себя лишь немногие. Содержание этих двух форм познания —

одно и то же, но, подобно тому как некоторые вещи, как говорит

Гомер, имеют два названия, одно— на языке богов, а другое — на

языке недолговечных людей, так и для этого содержания существуют

выражения на двух языках: на языке чувства, представления и

рассудочного, гнездящегося в конечных категориях и односторонних

абстракциях, мышления и на языке конкретного понятия. Если хотят,

исходя из религии, говорить и судить также и о философии, то для

этого требуется нечто большее, чем одно только обладание привычкой