Энигма
Шрифт:
Усмехнувшись, он проводит кончиком пальца по пульсирующей вене на моей шее. Медленно… едва касаясь… но у меня такое чувство, что к моей коже приставлено то самое тонкое и острое лезвие, светящееся неоном в полумраке комнаты.
– Ты изменилась, Кэн, – я совершенно обездвижена, возможно, я даже не дышу, наблюдая за его действиями и не верю, в то, что он называет меня «Кэн» и «Кэндис». – Но глаза… все-такие же пугливые. И большие. Ты боишься меня, – звучит не как вопрос, а как констатация факта. Мой взгляд непроизвольно скользит по нижней части его лица – по квадратной челюсти и острому подбородку.
Холод, от которого мне почему-то так жарко.
Я не должна отводить взгляд, не должна выдавать своего страха.
– Почему? Я не сделал тебе ничего плохого, сестренка. Пока, – на последнем слове я вздрагиваю слишком сильно, почти дергаюсь, как от удара током.
– Убери руки от моего лица, Карлайл. И дай мне уйти спокойно. Теперь мы друг другу никто. Ты сам нас выгнал! – с вызовом отвечаю я, стараясь не отводить взгляд, сражаясь в гляделки с хищником в этом неравном бою.
– А мой отец всю жизнь внушал мне, что мы с тобой родственники. Иначе, почему ты здесь? Я тронут, Кэндис. Ты ни разу за эти пять лет не вернулась. Не попросилась домой, не приползла ко мне на коленях, хотя наверняка нуждалась в деньгах. Поразительная гордость для такой Бесправной пешки. Тебе удалось меня впечатлить.
– Я просто хотела попрощаться… я любила твоего отца, – прошептала я, ощущая колкий ком, вставший поперек горла при воспоминании о Руфусе. – Моего отца, – имею смелость сказать я.
– Он не был твоим отцом, – сквозь зубы, произнес Мак. Желваки напряглись под его высокими скулами, выдавая единственные нескрываемые по отношению ко мне эмоции – неприязнь, ярость, раздражение. Я хотела ответить хоть что-нибудь, защититься, но не успела: мои легкие резко опустели, и только через мгновение я поняла, что Мак сжал мою шею, до рези в горле, и тут же отпустил, не убирая свою ладонь. – Но он определенно любил тебя. У моего отца была дочь, Кэндис. Сына для него не существовало.
– Не правда! Что ты такое говоришь?! И не нужно винить меня в том, что твой отец тепло относился ко мне, заботился о нас с мамой. Я не выбирала где мне родиться, как мне жить, и благодарна ему…
– Да. Не выбирала, – снисходительно напоминает Маккколэй. – Как и не выбирала то, что тебя купили. Я преподал тебе хороший урок, отпустив пять лет назад. Отпустил на словах, разумеется.
– На словах…?! – Я, конечно, понимаю, к чему он клонит, но даже не предполагала, что наш разговор примет такой оборот. Зачем. Я. Ему?
– Конечно, Кэндис. Или тебе напомнить, кто ты и чьей семье принадлежишь? – Мак слегка напрягает брови, делая вид, что ему нужна секунда для размышлений. – Кажется, со вчерашнего дня в ней остался один представитель. Мой отец всегда тянул с тем, чтобы официально удочерить тебя. Вопреки его безграничной любви, на бумагах ты и твоя мама, были лишь товаром.
– Макколэй, пожалуйста, – опешив от его заявления, охрипшим голосом молю я. – Просто дай мне уйти. Нам больше нечего делить, да и зачем я нужна тебе? И я никогда не настраивала Руфуса против тебя и… – я вдруг осекаюсь, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица. Мгновенно и так
– Кэндис, как твои дела? – низким голосом перебивает Макколэй, продолжая сканировать каждый миллиметр моего лица, не отрывая от меня изучающего взгляда. Меня снова подташнивает от такой странной перемены в его голосе. Я уже ничего не понимаю, что ему нужно и какую игру он затеял.
Он никогда не спрашивал у меня, как мои дела.
Он не интересовался моей жизнью.
Его брови едва заметно сдвигаются к переносице, когда подушечки его пальцев останавливаются максимально близко к сонной артерии. Черт, он может передавить мне ее в любую секунду.
Только зачем, Мак? Зачем при свидетелях? Если можно утащить меня в свою лабораторию, и изрезать на операционном столе.
– Мои дела, ты серьезно? Замечательно, только отвали от меня, – уголки его губ слегка дергаются, и он удовлетворительно кивает, словно только что подтвердил какую-то только одному ему известную догадку.
– Ты расскажешь мне, где ты была все это время? – почему-то мне кажется, что он спрашивает это таким тоном, словно заранее знает ответ.
«А ты не знал, подонок? В ЕВ-РО-ПЕ!» – чуть было не съязвила я, но вовремя прикусила язык.
– Это тебя не касается. Но если тебе так интересно, то я живу там, куда твоя нога и таких, как ты никогда не ступит!
– Это не так, Кэндис. Твоя жизнь меня очень даже касается. Теперь, – черт побери, что значит это многозначительное «теперь»?! – Ты знаешь слишком много о нашей семье, Кэндис. Неужели ты думала, что я отпустил тебя, выкинул на улицу и никогда за тобой не присматривал? Особенно после одного инцидента, – многозначительно произнес Мак. – Неужели не поняла главного? И, кстати говоря, косвенно меня касаются жизни всех сотрудников моей компании, – его глаза вспыхивают чуть ли не триумфальным огнем, и я бы с удовольствием продала душу дьяволу за возможность его потушить.
Воздух покидает легкие, от подобной новости. Не может быть… вот и верь после этого в совпадение. То собеседование никогда не было случайностью. Но зачем Макколэй помог мне с работой?
– Что?! «MacFly» твоя компания?! Я уволюсь, сегодня же, – выпаливаю я, топая ногой так сильно, что чуть не подворачиваю лодыжку.
– У тебя долг за комнату, да и страховка заканчивается. Куда ты денешься, Кэндис. Пойдешь ублажать Элитов или таких же, как ты? Неплохой вариант. У тебя красивая мордашка, и даже Элиты не побрезгуют, но разве не этого ты избегала, протирая задницей шест в задрипанном баре?
Черт, что он делает? Это так не похоже на Макколэя. На Макколэя, которые за пять лет жизни, завязал со мной лишь один долгий разговор. Может, парочку. У меня создается смутное впечатление того, что он просто пытается вывести меня на эмоции, проверяет почву, или… пытается заставить думать о нем. Пусть в ключе ненависти, но думать много и часто. Вдыхать и выдыхать с мыслью о нем…
Если он думает, что я куплюсь на все эти психологические уловки, то он крупно ошибается. Я, мать твою, воспитанница величайшего ученного, а не одна из твоих пустоголовых кукол.