Enigma
Шрифт:
Я, наконец, могу рассмотреть тату, занимающую так много места на его теле. Не уверена, что права, но на его коже набит дракон, с длинной, как у змея, шеей. Что за ненормальная страсть к рептилиям? Несмотря на эту маленькую «странность», выглядит рисунок впечатляюще, и будто источает тонкие вибрации силы, власти и господства над миром.
Карлайл меняет позу. Как чувствует, что я проснулась и пришла выяснять, в чем дело. Я хотела этим заняться, правда… но когда он повернулся ко мне лицом, я снова потеряла дар речи.
Ловлю на себе его пристальный, выжигающий дыры на коже, взгляд. Со стороны, мы, наверное,
– Какого черта мы… здесь? – мой голос звучит тихо и сипло, словно мои голосовые связки были зажаты долгое время. Сколько я спала? Два дня, не больше.
Мак делает глубокий вдох, поднимая руки, и вновь опуская их.
– Ты прервала мою ежедневную рутину. Этого делать не стоит. В следующий раз наблюдай издалека до самого конца, – обращается ко мне, как к нашкодившему котенку. Стальные нотки в его голосе уже давят на оголенные нервы.
Вдруг, Мак окидывает меня плотоядным взглядом хищника, от чего я ощущаю, как предательски сжимается лоно, а между бедер начинает болезненно пульсировать.
Озорная улыбка, тронувшая его губы, заставляет мое сердце упасть.
Стоит вспомнить, что он испортил мне жизнь, а не пялиться так на него. Это, конечно, ничего не значит, ведь можно и правда испытывать неприязнь к мужчине, которого хочешь… не буду спорить. Я хочу. Как можно хотеть шоколад или мороженое – знаю, что вредно, но сука, хочется слопать. Это примитивное желание, и оно никак не связанно с чем-то более важным. Осознанным.
Как сказал бы Руфус: «Это просто химия в твоей голове. Не более».
– Я не подписывалась на то, чтобы ты похищал меня из страны. Как и на то, что произошло на премьере, – как бы я ни старалась сдержать свои эмоции, но мой голос дрогнул. Стоит лишь вспомнить, какой оплеванной и политой грязью я себя чувствовала на премьере, и чувствую до сих пор.
Знаю, мне стоит быть равнодушной к чужому мнению. Но мне больно от того, что в моем искреннем танце, где я выложила все, что лежит на душе, люди увидели грязь и пошлость. Я снова чувствую себя… непонятой и одинокой. В конце концов, ненужной. Незначимой. И бессмысленной.
– Ты сама понимаешь, что под моим руководством Эве стало лучше. Крепкий сон, адекватное поведение… и это только начало.
– Улучшений недостаточно. Она по-прежнему не моя мать. Ты понимаешь, о чем я…
– У нее поврежден мозг, Энигма, а не сломан ноготь, – по слогам чеканит Карлайл, глядя на меня с превосходством и совершенно не смущаясь своей наготы. С удивлением отмечаю, что за пару дней он успел неплохо загореть, и его кожа приобрела бронзово-шоколадный оттенок. От этого зеленые глаза Мака кажутся еще более яркими и пронзительными. – На исцеление того, что разрушалось годами, нужны долгие годы восстановления. Понимаешь? Мозг – величайшая загадка человечества. Всегда был и будет.
– Но ты же у нас все знаешь, – не находясь с ответом, еще больше вспыхиваю я, едва сдерживая свои эмоции. Потому что если я взмахну двумя руками, то пистолет Карлайла выпадет из слоев простыни.
– В гардеробной ты найдешь все необходимое
– Отпразднуем, что, прости?
– Твое пробуждение и отпуск на Бали, – усмехнувшись, Мак приподнимает бровь, и только сейчас я проверяю время и дату на своем Носителе.
С премьеры прошел…
Месяц моей жизни. Еще один месяц без сознания… словно я кукла, которую он может включать и выключать, когда ему вздумается. Ком в горле становится таким большим и колким, что я с трудом продолжаю дышать. Мне больно. Грудь сдавливают невидимые веревки, еще туже, чем в шибари. Я устала. Все это… морально тяжело. Бесконечное психологическое давление вперемешку с шантажом и покровительством…
– Я спала месяц? Опять там? В… к-к-капсуле? – заикаясь, я отступаю на шаг назад, выставляя ладонь вперед. Пора расставить границы, потому что это уже слишком. Карлайл ничего не отвечает. Он, как всегда, само самообладание. Да уж… эмпатия ему не свойственна. Словно он не понимает, какую боль может испытывать человек – в его глазах нет ни капли сочувствия, сожаления и раскаянья. Люди для него – манекены из биопластика, напичканные проводами, дергая за которые, он может управлять ими.
– Не вижу повода для печали, Энигма. Ты даже ничего не чувствовала, – Карлайл начинает разминать плечи, а у меня просто темнеет в глазах от его заявления.
– Что с моей мамой? И что ты со мной делал? Когда это все закончится? – и плевать я хотела, что похожа на безумную истеричку. Меня трясет, и выброс негативных эмоций становится не прихотью, а жизненно важной необходимостью. Я зла настолько, что готова убить его…
Макколэй
После йоги, когда разум и тело синхронизированы и находятся в гармонии, я всегда умиротворен. Мне хочется созерцать, наслаждаться каждым вдохом и мыслью, что рождается в моей голове, модифицировать их в глобальные идеи. Самочувствие прекрасное, и нет никакой зажатости нервных узлов, что свидетельствует о привычном безэмоциональном состоянии.
Поэтому, любой звук, вызывает у меня раздражение – особенно если это звук женской истерики. Словно спицей по нервам бьет, бестия. Хочется вновь усыпить эту крошку, чтобы лишний раз не раздражала.
– Ты отнял у меня жизнь. Ты просто не имел на все это права. Ни то, что ты сделал в театре, ни то, что делаешь сейчас, – сокрушает воздух Энигма, выставляя сжатые кулачки вперед. Ее милое личико скрыто за мимической маской ярости и гнева, но даже самые сильные удары Кэндис по моей груди не вызывают во мне ни физической боли, ни эмоциональной реакции.
Те яркие вспышки, что я изредка к ней испытываю – капля в океан моей души, скованный льдами и айсбергами.
Острая пульсирующая боль пронзает затылок, переходя в область макушки. Знакомое чувство. Не хотелось бы, что бы она увидела меня в таком состоянии, в каком я был, например, вчера. Я просто отключился на сутки, и потом в записи просматривал, как сначала три часа стою под обжигающей водой в душе, а все остальное время сижу на кровати и смотрю в одну точку, практически не моргая.