Enigma
Шрифт:
Опять полицейские. Один идет крадучись краем поля. Другой, спрятавшись в живой изгороди, видимо, следит за проходящей у дома дорожкой.
Джерихо вернулся на место и, постукивая пальцами по баранке, задумался. Трудно сказать, заметили его или нет, но чем быстрее он скроется с их глаз, тем лучше. Ручка поддавалась туго, перевести ее на задний ход удалось только двумя руками. Мотор лязгнул и взревел. Сначала Джерихо чуть не попал в кювет, потом развернулся слишком резко, и машина, пьяно виляя по дороге, выехала на встречную полосу, ткнулась в насыпь и замерла. Парковка далеко не идеальная, но ему по крайней мере удалось укрыться от глаз полицейских.
Они наверняка услышали. В любой момент кто-то из них неторопливо подойдет сюда, чтобы узнать,
Неудивительно, что Уигрэм выглядел таким усталым, подумал Джерихо. Похоже, он взял под свою команду половину полицейских сил графства, а может быть — как знать? — и всей страны.
Противостоящие силы вдруг показались ему такими могущественными, что он всерьез подумал бросить всю эту глупую затею. («Мистер Джерихо, надоехать на станцию радиоперехвата в Вьюмэнор и достать записи радиста. Их сохраняют по крайней мере месяц. Держу пари, что там вообще никто и не думает их уничтожать. Только мы, бедняги, что-то еще делаем с ними».) Он и в самом деле в этот момент развернул бы машину и вернулся в Блетчли, если бы не услыхал стук в левую дверцу. От неожиданности он подскочил на сиденье.
Это была Эстер Уоллес, хотя сразу он ее не узнал. Вместо жакета с юбкой на ней были толстый свитер и плотная твидовая куртка. Коричневые вельветовые брюки заправлены в серые шерстяные носки, прочные башмаки до такой степени облеплены грязью, что походили на копыта ломовой лошади. Она поставила в багажник набитый до отказа саквояж и тяжело опустилась на сиденье рядом с Джерихо.
— Слава богу. Я уж думала, что мы разминулись. Джерихо наклонился и бесшумно закрыл дверцу.
— Сколько их там?
— Шестеро. Двое в поле напротив. Двое обходят дома в деревне. Двое у нас: один в спальне Клэр собирает отпечатки пальцев, и женщина внизу. Я сказала ей, что ухожу. Она пыталась меня задержать, но я заявила, что на этой неделе у меня единственный выходной и я могу распоряжаться им, как хочу. Вышла через заднюю дверь и обходным путем выбралась на дорогу.
— Кто-нибудь вас видел?
— Не думаю. — Эстер подула на озябшие руки. — Поехали, мистер Джерихо. Вы как хотите, а я не собираюсь возвращаться в Блетчли. Слышала их разговор. На выезде из города останавливают все машины.
Эстер уселась поглубже, чтобы не было видно снаружи. Джерихо завел мотор, и «остин» покатился вперед. Если нельзя ехать в Блетчли, то ничего другого не остается.
Они миновали изгиб дороги. Впереди чисто. На повороте к домику никого не было, но когда они поровнялись с ним, из живой изгороди напротив неожиданно вышел полицейский и поднял руку. Джерихо, помешкав, нажал на акселератор. Полицейский отскочил в сторону, и перед глазами Джерихо мелькнуло побагровевшее от злобы лицо. Дорога спустилась, потом пошла кверху. Въехали в деревню. На пороге крытого соломой дома снова полицейский — беседует с хозяйкой. Заслышав звук машины, обернулся. Джерихо опять жмет на акселератор, и деревня остается позади. Дорога снова извилисто спускается в усыпанную листвой ложбину. Потом подъем к Шенли-Черч-Енд, мимо постоялого двора «Уайт Харт», где раньше жил Джерихо, мимо церкви, и сразу за ней остановка на пересечении с автострадой А5.
Джерихо проверил в зеркальце, нет ли кого позади. Кажется, порядок. Сказал Эстер, что она может подняться. Все происходило словно во сне. Он не вполне соображал, что делает. Пропустил пару грузовиков, включил сигнал поворота и свернул влево, на старую римскую дорогу. Насколько хватало глаз, она стрелой тянулась на северо-запад. Джерихо переключил передачу, и «остин» прибавил скорости. Позади чисто.
Перед ними открывалась военная Англия — все та же, но в чем-то неуловимо другая: чуть грязнее, чуть неряшливее, подобно ранее процветавшему, но быстро приходящему в упадок имению или пожилой леди благородных кровей, ныне переживающей тяжелые времена. Им не встречались разрушения от бомбежек, пока они не въехали в пригороды Регби. Здесь то, что издали представлялось развалинами монастыря, на самом деле оказалось лишенным кровли остовом фабрики. Но разрушительное действие войны ощущалось повсюду. Не ремонтировавшиеся три года заборы по краям дороги покосились или рухнули. Ворота и металлические ограды прелестных деревенских парков исчезли — их переплавили на оружие и боеприпасы. Дома обветшали. С 1940 года ничего не красили. Окна с выбитыми стеклами были заколочены досками, железо или ржавело, или было замазано дегтем. Поблекшая краска на вывесках постоялых дворов пузырилась. Страна пришла в упадок.
Мы тоже, подумал Джерихо, обгоняя еще одну бредущую у края дороги сутулую фигуру. Разве с каждым годом мы не выглядим чуть хуже? В 1940 году по крайней мере был запас энергии, питаемый угрозой вторжения. А в 1941-м появилась надежда, порожденная вступлением в войну России, а потом Америки. Но 1942-й мучительно медленно перешел в 1943-й, подводные лодки несли гибель конвоям, стало хуже со снабжением. Несмотря на победы в Африке и на восточном фронте, войне с ее постоянными, совсем не героическими атрибутами — нормированием продуктов и изнурительным трудом, — казалось, не будет конца. Деревни обезлюдели — мужчин нет, женщины мобилизованы на заводы и фабрики, — а в городишках Стоуни-Стратфорд и Таучестер немногочисленное население в большинстве простаивало в очередях у лавок с пустыми витринами.
Эстер Уоллес увлеченно следила за движением по атласу Этвуда. Это хорошо, думал Джерихо. Все дорожные указатели и названия населенных пунктов сняты, и если бы они только раз сбились с пути, то не имели бы никакого представления, где находятся. Он не решался прибавить скорости. Машина была ему незнакома, и (как он все больше обнаруживал) вела себя весьма странно. Время от времени работающий на плохом военном бензине мотор оглушительно стрелял. «Остин» вело к середине дороги, да и тормоза были не слишком надежными. К тому же личный автомобиль являлся большой редкостью, и Джерихо боялся, как бы какой-нибудь придирчивый полицейский не остановил за превышение скорости и не потребовал документы.
Так они ехали больше часа, затем, не доезжая, как определила Эстер, рыночного городка Хинкли, свернули направо, на дорогу поуже.
Из Блетчли выезжали в ясную погоду, но чем дальше к северу, тем становилось пасмурнее. На солнце накатывались серые дождевые и снеговые тучи. На прорезавшем лишенную растительности унылую равнину гудронированном шоссе не было ни единой машины, и Джерихо уже второй раз испытывал странное ощущение, будто история движется вспять, — за последнюю четверть века дороги никогда не были такими пустынными.
Через пятнадцать миль Эстер подсказала повернуть еще раз направо, и они вдруг оказались в поросшей лесом холмистой местности, среди голых скал, местами покрытых снегом.
— Что это за место?
— Чарнвудский лес. Мы почти приехали. Через минутку остановитесь. Вот здесь, — указала она на заброшенную площадку для пикников. — Годится. Я ненадолго.
Захватив сумку, Эстер направилась к деревьям. Джерихо смотрел вслед. В куртке и брюках она походила на деревенского парнишку. Как это сказала о ней Клэр? «Чуточку без ума от меня». Больше чем чуточку, много больше, иначе бы так не ревновала. Его поражало, что внешне она была почти полной противоположностью Клэр. Клэр была высокой пышной блондинкой, а Эстер — небольшого роста, худощавая и темноволосая. Вообще-то она больше походила на него самого. Ствол дерева, за которым Эстер переодевалась, был не очень толстым, за ним мелькнуло худое бледное плечико. Джерихо отвел глаза. Когда посмотрел снова, она выходила из леса в платье защитного цвета. Только села в машину, как в ветровое стекло ударила первая капля дождя. Она отыскала точку на карте.