Энрико Карузо
Шрифт:
Карузо выступал в Ливорно и Палермо, где дирижировал знаменитый тогда Леопольдо Муньоне. В Палермо Карузо пел с сопрано Адой Джаккетти-Ботти, великолепной актрисой и красивейшей женщиной, в которую он сразу же влюбился. Позже она станет его подругой на многие годы, принося ему то счастье, то страданье.
С большим успехом Карузо выступает в Парме, а затем снова возвращается в Салерно, в театр Коммунале, где Грасси ангажирует его на сорок выступлений в операх: “Манон” (Пуччини), “Джоконда”, “Травиата”, “Риголетто”, “Паяцы”, “Тайный пророк” (Даниэле Наполитано), “Марьедда” (Джанни Буччери), “Сан Франческо” (Арриго Себастьяни), “Драма во время сбора винограда” (Винченцо Форнари). За каждое выступление он получал все те же 20 лир! Салернский импресарио изрядно наживался
В Салерно о доне Пеппе Грасси говорили не только как о ловком импресарио, но и как о будущем тесте Карузо. И не напрасно, так как последний перед гастролями по городам Италии попросил руки Джузеппины. Однако разговоры были преждевременными. Мог ли подумать Грасси, что Карузо, этот “славный мальчишка”, как любил называть его Дзукки, в Палермо влюбится в Аду Джаккетти-Ботти и забудет о Джузеппине и о своем предложении! Разрыв с дочерью Грасси неминуемо повлек за собой и полный разрыв с самим импресарио. Для Грасси-импресарио и Грасси-отца это было ударом. Печаль камнем легла на его сердце на многие годы… Пришлось похоронить мысль о блестящем будущем любимой дочери, для которой он уже строил воздушные замки.
*
К этому времени Карузо встречает человека, сыгравшего важную роль в его жизни, человека, который помог ему окончательно утвердиться и как певцу, и как артисту, открыть двери к настоящей славе.
Это был Никола Даспуро из Неаполя, автор либретто к операм Умберто Джордано “Mala Vita” (“Плохая жизнь”) и “Il Voto” (“Обет”), музыкальный критик и публицист, фигура известная и уважаемая в музыкальном мире того времени. Кроме того, он являлся представителем миланского агентства Эдоардо Сондзоньо, занимавшегося постановкой спектаклей в крупных оперных театрах Европы.
Даспуро только что вернулся в Неаполь из Парижа, для того чтобы вместе с маэстро Дзуккани подготовить оперный сезон в театре Меркаданте, который был по этому поводу обновлен и переименован в театр Нуово. Вездесущий маэстро Верджине буквально атаковал Даспуро просьбами послушать Карузо. Даспуро был потрясен. О своем впечатлении он писал в Милан:
“Дорогой Эдоардо, здесь, в Неаполе, я нашел некоего Карузо, великолепный материал для великолепного тенора. Он напомнил мне Мазини в его лучший период. Я бы хотел ангажировать его на предстоящий сезон в Меркаданте (театр Нуово), а затем и в Миланскую оперу”.
“Если Вы считаете возможным ангажировать певца, пожалуйста. Я полностью полагаюсь на Вас”, - таков был ответ Эдоардо Сондзоньо.
Так Карузо начал новую деятельность. Разучив “Миньон”, он вместе с дирижером Дзуккани выступил в Неаполе перед своими земляками. Однако успех был очень скромным, как и в первый раз, когда он пел в опере Морелли. Как и тогда, ему аплодировали только друзья и поклонники. Печать заговорила о нем, но лишь для того, чтобы повергнуть его наземь. Неаполитанская газета “Пунголо” писала о том, что манера Карузо при годна только для “Отелло”, да и голос его по тембру скорее баритон, чем тенор. Приблизительно то же самое писала и “Иль Маттино”.
Карузо играл перед своими согражданами с огромным воодушевлением, но чувствовал себя на сцене не всегда твердо, несмотря на то, что много работал над своей партией. Не помогло ему необычайное терпение и гибкость такого дирижера, как Дзуккани. Будто черный глаз смотрел на него в родном городе… Фиаско и еще раз фиаско… А ведь он и в этот раз собрал всю свою волю и молился всем святым. Может быть, его снова предала чувствительная натура, которая брала верх над выдержкой?..
Артист еще не умел владеть собой. Несмотря на лестные отзывы о выступлениях в Парме, Казерте, Салерно, Палермо и других городах Италии, было совершенно очевидно, что голос певца еще не определился: трудно было сказать - тенор это или баритон. Заметка в газете “Пунголо” получила широкий резонанс в компетентных кругах. Этим воспользовались поклонники других певцов, создавая рекламу “бесспорным” тенорам. Маэстро Муньоне придерживался о Карузо того же мнения, что и газета “Пунголо”. А в своей оценке артиста (в письме к Эдоардо Сондзоньо) он был просто беспощаден: не рекомендовал приглашать Карузо на ведущие спектакли в Миланскую оперу, потому что голос артиста - то ли тенора, то ли баритона - “странно загнан в горло”. У маэстро Муньоне характер был не из легких, это знали все, кто имел с ним дело. У него были свои, личные симпатии и антипатии среди артистов. Пуччини даже поссорился по этому поводу с ним во время одной из репетиций оперы “Манон” в Неаполе. Но больше всего знали о тяжелом нраве Муньоне его оркестранты.
Леопольдо Муньоне считался тогда одним из крупнейших дирижеров Италии, и поэтому его отзыв о Карузо встревожил Эдоардо Сондзоньо. (Поговаривали о том, что отзыв Муньоне о Карузо вызван его ревностью к Аде Джаккетти-Ботти.) Владелец Миланского музыкального агентства писал своему представителю в Неаполь:
“Дорогой Даспуро, благодарю Вас за услугу, которую Вы мне оказали, ангажировав Вашего Карузо: вместо тенора Вы ангажировали мне какой-то странный баритон”.
Никола Даспуро знал о ревности Муньоне к прекрасной Аде, которая предпочла ему красивого молодого певца. Он знал также и о том, что газета “Пунголо” поместила статью о Карузо под влиянием того же авторитетного маэстро. Даспуро сразу же пишет в Милан. Его ответ краток и спокоен:
“Дорогой Эдоардо, Вы знаете, с каким чувством долга я всегда относился к Вам. Не прислушивайтесь к сплетням. Прежде чем судить, надо увидеть и услышать”.
Нелегкой была жизнь у артистов в те времена. Лишь немногим удавалось утвердиться на сцепе, да и то ценой больших жертв и напряжения. Даже опытные, получившие известность певцы и артисты должны были постоянно подвергать себя самоконтролю, чтобы критика не уничтожила их.
И все же Карузо выдержал сезон в театре Меркаданте. Он с успехом пел в “Сельской чести” под руководством маэстро Дзуккани. Маэстро отнесся к Карузо с симпатией и уважением, оценив в нем не только артистические качества, но и его доброту, и скромность.
Но настоящий успех ожидал Карузо в Милане, городе свободных взглядов на артистическое искусство, не связанных какими-либо традициями или кастовыми предрассудками. Артист получал здесь объективную оценку и признание, если он того заслуживал.
В программе летнего сезона 1897 года в ливорнском театре Политеама были четыре оперы. На август для выступления в двух из них - “Манон” и “Паяцы” - был приглашен Карузо. Молодой певец прибыл в Ливорно вместе со своим неразлучным маэстро Верджине и спел по два раза в каждой из этих опер. Успех и сборы превзошли все, что театр знал до сих пор. Жители Ливорно - большие любители и авторитетные ценители театра и оперной музыки. Блестящие спектакли с участием Карузо навсегда остались в их памяти. О них вспоминают и поныне с чувством подлинной грусти, как о невозвратимом прекрасном.
Гонорар Карузо составил 500 лир за четыре выступления. Это было хорошим предзнаменованием; до того ему никогда не приходилось зарабатывать такой большой суммы.
В один из вечеров Карузо пел в Ливорно в небольшой таверне. Он был приглашен туда своими поклонниками. И лишь маэстро Верджине сидел как на иголках, серьезно обеспокоенный экстравагантным поведением своего необыкновенного ученика.
Уже в 1932 году один из старожилов Ливорно, с трудом сдерживая волнение, вспоминал, как пел тогда Карузо в таверне, ставшей с тех пор знаменитой: