Эныч
Шрифт:
— Пролы имеются?
— Две-тьи сотни.
— Лохматые подростки, студентишки?
— Штук тьидцать.
— Очкарики, бородачи и прочая вшивая прослойка?
— Этих сотенка набеется.
— Так. Хорошо. А нацмены?
— Пяток аймяшек, несколько молдаван, гьюпка гьеков, из Съедней Азии пайочка, двенадцать ассиийцев, болгайин с Якойем и пъибалт.
— Босых нет?
— Не видал. Впьечем, нет, один вьеде имеется. На беегу водички йибку ловит.
— Хм, ладно. Босых пока отложим. Продолжай работу.
Генерал прекращает связь. Волохонский продувает рацию, причесывает
…— Не поверишь, Колечка… Беда-то какая случилася, Дядя… Нет больше нашего Семы, — всхлипывают на Колиных плечах, йод раскрепостившимися взглядами курсантов Сосьет и Ширинкина. — Сегодня утром он певичку столичную захотел осчастливить. Она на завод прикатила гастроль давать, и Семен прям во время припева о судьбинке арлекинской ее уговорил. Пристроились они в разливочном корыте перед мартеном. Тут их как раз плавка и накрыла, — девицы дружно шмыгают носами. — Ушел, покинуй нас Сема! А какой был парень! Занятный, обходительный! И все-то у него было по-особенному, с изюминкой.
На лицо Кувякина набегает тень. Скупым движением он отстраняет подруг и наливает полстакана водки. Стиснув стекло побелевшими пальцами, в два тяжелых глотка принимает горькую.
— Вот так, Федор, — говорит он удлинившему в сочувстствии подбородок товарищу. — Верь после этого людям. Дал ему, этому самому, пятерку взаймы, выручил, а он видишь мне какую подлянку сотворил. Без ножа в спину зарезал, дядек подводолодоч-^ ный.
Выпрыгнувшая из-за Жени и Александра старуха Лукерья пытается выхватить у Коли облегченную бутылку, но промахивается Л и, тряся наполовину оторванным крылом-ухом, взвивается над! толпой.
Народ вскипает, неистовствует, клокочет: на сцене разгорелось средневековое побоище. Два отряда скачущих на одной ноге сопер-1 ников, вооруженных прижатыми к плечам серыми и чернымщ ящиками, сшиблись в отчаянном поединке в начерченном мелом! квадрате.
— Бейтесь, доблестные рыцари, бейтесь! — поощряет участников схватки зычный голос Шуйцы. — Публика смотрит на вас!] Дамы дарят свои сердца! Друзья делают ставки! Бейтесь, подпа-| русные герои, счастье в ваших руках!
— Пять к одному, что серые победят. Они правильную тактику выбрали — кулаком держатся и на наскоки не идут, — оценивает шансы сторон Саша. Краем рта улыбается Соси.
— Ерунда. Здесь гораздо важнее маневренность, — возражает Евгений, с интересом наблюдая шагающую по отвесностям Ивоннья косеножку. — Плюс инициатива. В любой броне слабая точка имм ется.
— Нет, ничего вы, ребята, не соображаете, — говорит забывший о своем горе Коля, плотнее прижимая спрятанную под пиджа| ком бутылку. — Дело тут не в тактиках и не в точках. За черныз| Степа Мясник рубится — вон тот топор в нарукавниках. О, пожа-Я луйста! Первый серый полетел!
— Мы за Степу! — подхватывают Люсьен и Ивонна. — Он как напьется — «Золотым ключиком» угощает!
— Сладкое любите? — улыбаются Евгений и Александр.
— Ага. Любим, — обнимаются девушки. — Вообще любим, когда угощают. Мы девушки порядочные, за так не любим. Завелась туШ у нас одна дурочка, себя не уважает. Пашет, как проклятая, хоти дядьков ты ей тачку подкати, и ни с кого ни вот столечко не берет. Ни рублями, ни вином, ни конфетами. И откуда она только взялась, эта Маргарэт. Тоже нам, королева Шантаклера. Мы еще потерпим ее с денек, а потом, если не исправится, как положено, в ручье утопим… Да вот и она! Легка на помине.
— Вот моя дерьвенька, вот мой дом родной! Иех! Иех! — знакомый сутулый заводила просачивает сквозь общество коротенький ручеек, от которого отрывается жена Эныча Рита.
— Ты как здесь, Рита? — удивляется Коля. — Эныча, что ли, ищешь? Так он на… нна-на… да. Я его не видел. А что ты такая грустная? Случилось что?
— А-а… Коленька, здравствуй, — Ритины губы подрагивают, глаза блуждают. Рукой она смахивает тусклую слезинку со щеки. — Сереженьку-то моего увезли… Какие-то люди пришли в белых халатах… Ручонки ему повыворачивали, ножонки поскручи-вали… Бросили его в мешок пластмассовый и увезли куда-то… С тех пор не видела я моего родненького, моего редкогазенького…
Проглотивший информацию Коля молчит. Рита опускает голову, пальцами вяло покручивает треснутую пуговицу на мятой замызганной кофточке.
— Мальчики, — неожиданно произносит она, нежно взглядывая на курсантов, — милые вы мои, хотите, я вам хорошо сделаю? Пойдемте со мной…
— Нет уж, хватит, родемая! — Ширинкина и Сосьет заслоняют своими телами курсантов. — Ни стыда у тебя, ни совести! Не видишь, мы тут стоим! — Подруги нацеливают свои чешуйчатые ногти на Ритины губы. Мгновение — и всех троих подхватывает и уносит, весело горланя и штопоря головой пространство, неутомимый сутулый массовик—хороводник. Место унесенных ветром представительниц слабого пола занимает появившийся из людской пены дядя Лука.
— Ну, наконец-то! — говорит Коля. — Я уже беспокоится стал. Хотел уже за тобой Евгения послать. Потом думаю: «Нет, Коля, ни дядька! Дядя Лука у нас парень не промах, он из любой катавасии выкрутится…» А тут без тебя, дядя Лука, такие сшибки пошли, пальчики оближешь! Да и сейчас, погляди какая битвища! Прямо как в «Александре Невском» молотятся.
На сцене потерявший в бою всех своих товарищей топорообраз-ный Степа отражает яростный натиск стремящегося выбить его за пределы меловой черты трехглавого серого клина.
— Мы тут с Федором посоветовались, дядя Лука, — продолжает Коля, — и решили назначить тебя капитаном нашей команды. Да и молодежь наша — Александр с Евгением, по глазам вижу, не против. Так что приступайте к исполнению своих служебных обязанностей, капитан Волохонский!
— Спасибо, Коля, — говорит, смиренно вытирая запачканный Рукав куртки, старший лейтенант Волохонский. — Я ждал этого свно двадцать лет.
Дикий клич топора Степана летит с эстрады. Вытесненный н самый край турнирной площадки, он, изловчившись, делает необычный ход: отбрасывает ящик, замахивается железным лбом-обу хом и вгоняет под вопли зала оторопелый клин в пол.