Эпитафия шпиону. Причина для тревоги
Шрифт:
На какое-то время разговор перешел на всякие мелочи. Уоррен предложил заказать на ужин бутылку «Шато Понт-Кане», урожая 1929 года, чтобы, как он выразился, «пожелать счастливого пути отъезжающему гостю», настаивая на том, что и вечером платит он. Лишь некоторое время спустя мне удалось снова перейти в наступление.
— Между прочим, — удалось мне наконец вклиниться в разговор, — я и не знал, что суда «Италия лайн» заходят в Марсель. Я думал — в Вильфранш.
Уоррен не донес вилку до рта и удивленно посмотрел на меня:
— Вроде да. А что?
— Так
Уоррен перевел взгляд на сестру:
— Разве я говорил это, Мэри?
— Право, не помню. — Она покачала головой.
— Наверное, речь шла о каком-то другом корабле, мистер Водоши. — Он отправил в рот кусок цыпленка.
— Скорее всего. Не знаю даже, отчего у меня сложилось впечатление, будто я именно от вас это слышал.
Он настороженно посмотрел на меня.
— Возможно, я сказал, что они прибывают на иностранном судне.
— Не говори, что я тебя не предупреждала, — быстро вставила девушка. — В Соединенных Штатах полно людей, которые как-то не так понимают нашего Уоррена. Как вы думаете, могу я попросить еще одну порцию?
— Ты растолстеешь, — заметил ее брат. — Как раз сегодня мне это бросилось в глаза. «Сестрица Мэри становится толстухой», — сказал я себе.
— Интересно, наверное, разговаривать с самим собой. Ты как, больше споришь или на все говоришь «да», «точно» и так далее?
— Ну, не так односложно. Например, сегодня утром я сказал: «Да, сэр, она точно толстеет, но очень злится, когда говоришь ей это». Так оно и есть, не правда ли?
— Неправда. Я не злюсь, мне просто обидно.
Трапеза, сопровождаемая взрывами смеха, продолжалась, но я заметил, что девушка все чаще впадает в молчание, а веселость у нее немного искусственная, лихорадочная. На предложение выпить в холле ликер она согласилась лишь после некоторого колебания. Когда мы поднялись из-за стола, Фогелей, Дюкло и Клэндонов-Хартли в столовой уже не было.
У выхода Мэри остановилась.
— Не люблю находиться в помещении, — сказала она. Уоррен, не посмотришь, дождь еще идет?
Он подошел к окну и выглянул наружу. Я почувствовал, как она сжимает мою ладонь, и с удивлением оглянулся. Она упреждающе сдвинула брови.
— Мне надо поговорить с вами, мистер Водоши, — быстро прошептала она. — Придумайте какой-нибудь предлог, как отделаться от Уоррена, и возвращайтесь сюда. А он пусть посидит в холле.
Не успел я ответить, как брат вернулся.
— Кажется, еще моросит, но точно не скажу — уже слишком темно. Так или иначе, всюду мокро. Боюсь, сегодня вечером придется сидеть взаперти.
— Ну что ж, так тому и быть. Вы двое спускайтесь, я догоню вас через минуту. Жакет накину.
Мы спустились в холл. Я заказал три бренди и, под предлогом того, что забыл в номере сигареты, вернулся в столовую. Мэри ждала меня у двери. Она немного запыхалась.
— Где можно поговорить, чтобы нам никто не мешал?
— В читальне англичане.
— В таком случае, если не возражаете, останемся здесь. — Она настороженно огляделась
Я был сбит с толку. Все это выглядело весьма подозрительно.
— Право, я не понимаю…
— Вижу, что не понимаете, — нетерпеливо сказала она. — Позвольте объяснить, только не перебивайте. Уоррен забеспокоится что это с нами случилось.
Я неопределенно кивнул.
— Слушайте, — начала Мэри, — я знаю, мы говорили, что родители приходят на «Графе Савойском», но как вы узнали, что это вранье? А вы ведь узнали это, верно?
— Да. В кабинете висит расписание рейсов. Еще вчера «Граф Савойский» должен был прибыть в Нью-Йорк из Генуи.
— Выходит, вы нас проверяли?
— Проверял? Ничуть. Просто случайно увидел расписание, вот и все.
— Ну тогда слава Богу, — с облегчением вздохнула Мэри. — Я уже отругала Уоррена за длинный язык. Но он настаивал на том, чтобы придумать правдоподобную, по его словам, историю. Видите ли, дома никто не знает, что мы здесь. Уоррен, конечно, взбесится, если узнает, что я вам все это рассказываю, но он такой дурак. А я понимаю, если вам все не рассказать и не привлечь на свою сторону, вы сами в конце концов до всего докопаетесь и будет только хуже.
— Все это как-то странно.
Она серьезно посмотрела на меня.
— Знаю. Дурацкая история получилась. Беда в том, что в Америке мы с Уорреном всегда на виду. Все началось с нашей матери. Это совершенно необычная женщина, по крайней мере Уоррен так считает. У отца была сеть гаражей в Филадельфии. Дело небольшое, но денег всегда было с избытком, а мы росли милыми ребятишками. Если бы все шло хорошо, дело, наверное, закончилось бы тем, что мы бы благополучно женились и вышли замуж за таких же, как мы, славных ребятишек — соседей по улице, и жили бы себе да поживали. Но отец умер. Все случилось совершенно внезапно. Он попал под молоковоз рядом со своей конторой. Все изменилось. Старая история. Мы тратили слишком много денег. Все было заложено, дом, гаражи, страховые полисы — все. Жить было практически не на что.
Когда это произошло, Уоррен был студентом колледжа, и то немногое, что у нас осталось, мать предназначала для оплаты его обучения. Он, разумеется, восстал. Хотел показать себя мужчиной, хотел работать, содержать семью. «Что ж, попробуй», — согласилась мать. Но во время депрессии не так-то просто найти работу, и ничего у него не получилось. Мать велела ему вернуться в колледж, и Уоррен повиновался. — Мэри улыбнулась. — Не надо винить его. Вы ведь не знаете нашу мать.
В общем, все мы отправились в Вашингтон. Там у матери, по ее словам, жил старый друг, который мог нам помочь. Мне тогда было всего восемнадцать, а в жизни я разбиралась, как десятилетнее дитя. Но и того хватило, чтобы увидеть: старый друг — это не просто старый друг. Во-первых, он — в отличие от большинства старых друзей — по-настоящему большая шишка, а во-вторых, он явно был неравнодушен к нашей матери. Через шесть месяцев они поженились.