Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Амблер Эрик

Впоследствии мне рассказали, что участие Муссолини в славном походе на Рим ограничилось прибытием в «вечный город» в спальном вагоне три дня спустя. Однако не подлежит сомнению, что марш начался именно от редакции «Народа».

Большую часть сегодняшнего дня я провел на виа Сан-Джулио. Сам офис находится на пятом этаже относительно нового здания, несмотря на небольшие размеры, довольно чистый и светлый. Мой персонал состоит из Беллинетти и двух сотрудников за пишущими машинками — мужчины и женщины. Мужчине двадцать два года, он белокур и застенчив. Зовут его Умберто, фамилию я пока не выяснил. Беллинетти говорит, что парень слишком много читает. У меня такое впечатление, что его не мешало бы хорошо накормить.

Женщина просто изумительна. Ее зовут Серафина, на

месте глаз у нее два темных, таинственных колодца, кожа напоминает полупрозрачный воск, а при взгляде на одежду у тебя потекли бы слюнки. К сожалению, она чрезвычайно глупа. Боюсь, протеже Беллинетти. Не умеет даже печатать. Вид ее кроваво-красных ногтей, неуверенно дрожащих над клавиатурой пишущей машинки, вызывает у меня раздражение. В ближайшем времени нужно обсудить будущее нашей Серафины. У меня еще не было возможности вникнуть в работу офиса. Фитч вручил мне довольно длинные заметки на этот счет. Завтра начну расследование. Беллинетти заверяет, что все прекрасно. Надеюсь, он прав.

Единственным человеком, не принадлежащим к числу моих сотрудников, с которым я за это время познакомился, стал американец, снимающий помещение прямо под нами. Это странного вида надоедливый субъект с большим кривоватым носом, как у боксера-профессионала, вьющимися каштановыми волосами и неожиданно голубыми глазами; его плечи кажутся еще массивнее из-за того, что он чуть ниже меня ростом. Извини, что так подробно описываю его внешность, но американец произвел на меня впечатление. Мы утром столкнулись на лестнице. Он остановился и спросил, не англичанин ли я. Потом объяснил, что на эту мысль его навела моя одежда. Мы договорились как-нибудь выпить.

Если бы я знал, какую роль «американец» будет играть в моей жизни, то вряд ли так легко выбросил из головы нашу встречу.

Ну вот, дорогая, на этом я собираюсь заканчивать письмо. Хотя еще нет девяти, глаза у меня слипаются. Я ничего не сказал о том, что хотел, и очень мало о том, о чем действительно думаю, — то есть о тебе и обо мне. Возможно, ты догадаешься. Очень надеюсь, поскольку после пересадки на чужую почву я, похоже, способен изложить на бумаге лишь нечто среднее между служебной запиской и ужасно скучными мемуарами. Пойду приму горячую ванну, а потом отправлюсь в постель. Спокойной ночи и сладких тебе снов, любимая. Напиши, как только сможешь. Я продолжаю утешать себя мыслью, что летом ты приедешь сюда в отпуск. Увы, ждать еще так долго. Сообщи как можно скорее, когда это случится. Будь здорова.

Ники.

Я пробежал взглядом письмо. На него ушло шесть страниц почтовой бумаги с гербом отеля. Слишком длинное и слишком жалостливое. Тем не менее ничего лучше в таких обстоятельствах я сочинить не мог, и Клэр меня поймет.

Заклеив конверт и написав адрес, я вспомнил, что собирался добавить постскриптум. Конвертов на полочке больше не оказалось. Тогда я перевернул письмо и написал постскриптум на обратной стороне.

P.S. Ты не могла бы каждую неделю присылать мне экземпляр инженерного приложения к «Таймс»? К нам оно приходит, но только после того, как его просмотрит Фитч. Люблю.

Н.

Вот и все. Утром нужно будет отправить. Я зевнул и задумался: сразу идти в ванную или сначала выкурить сигарету?

Вопрос решился без моего участия. Взвыл телефон у изголовья кровати, и голос портье сообщил, что меня хочет видеть синьор Вагас.

Первым моим побуждением было сказать, что я в постели и никого не принимаю. Я не знаком с синьором Вагасом, никогда не слышал о синьоре Вагасе и слишком устал, чтобы восполнить этот пробел. Тем не менее я колебался. Тот факт, что фамилия Вагас мне не знакома, не имел никакого значения. Я вообще никого не знал в Милане. Вдруг какой-то важный покупатель, клиент фирмы «Спартак»? Надо его принять. Фамилия не очень-то похожа на итальянскую, но это тоже не имело значения. Я определенно должен его принять. Что ему нужно, черт возьми? Вздохнув, я сказал портье, чтобы тот впустил гостя.

Интересно, как повернулись бы последующие события, уступи я острому желанию залезть в горячую ванну

и отказаться от встречи. Вероятно, Вагас пришел бы снова. С другой стороны, вполне возможно, предпринял бы что-то еще. Не могу сказать, поскольку не знаю тайных пружин, стоявших за этими событиями. Любые предположения бессмысленны. Единственная причина, почему я об этом вспоминаю, — мысль о странном состоянии общества, где такие мелочи, как желание ничем не примечательного инженера принять горячую ванну, могут повлиять на судьбы большого числа ближних. В общем, я отложил ванну и встретился с генералом Вагасом. Если бы я тогда знал, какими будут последствия этого самопожертвования, то, боюсь, послал бы ближних ко всем чертям.

Это был высокий грузный мужчина с гладкими седыми волосами, уже редеющими, с коричневым одутловатым лицом и толстыми, плотно сжатыми губами. В левом глазу плотно сидел монокль без шнурка. На нем было толстое длинное пальто, по виду дорогое, а в руке он держал темно-синюю фетровую шляпу с опущенными полями. В другой руке у него была трость из ротанга.

Растянутые губы, надо полагать, означали вежливую улыбку, но эта улыбка не затрагивала глаз. Маленькие, темные, подозрительные, они внимательно разглядывали меня — с головы до ног. Я почти инстинктивно опустил взгляд на трость в его руке. Какую-то долю секунды мы молча рассматривали друг друга. Потом он заговорил:

— Синьор Марлоу? — Его голос был мягким и слегка хрипловатым.

— Да. Синьор Вагас, если не ошибаюсь. Fortunatissimo. [55]

Гость медленно достал из кармана визитную карточку и протянул мне. Я взглянул на нее. Там было написано: «Генерал-майор Дж. Л. ВАГАС» — и адрес на Корсо ди Порта-Нуова.

— Прошу прощения, генерал. Портье не совсем правильно вас представил.

— Ерунда. Прошу вас, не беспокойтесь.

Мы обменялись рукопожатием. Слегка прихрамывая, Вагас подошел к стулу и аккуратно сложил на него пальто, шляпу и трость.

55

Очень приятно (ит.).

— Хотите выпить, генерал?

Он благосклонно кивнул:

— Благодарю вас. Коньяк.

Я позвонил, чтобы вызвать официанта.

— Присядете?

— Благодарю вас. — Он сел.

— Сигарету?

Гость внимательно осмотрел содержимое моего портсигара.

— Английские?

— Да.

— Хорошо, тогда, пожалуй, покурю.

Я поднес ему спичку. Он обвел взглядом комнату и снова посмотрел мне в глаза. Потом тщательно поправил монокль, словно желая лучше меня разглядеть. И заговорил, к моему удивлению, на практически безупречном английском:

— Полагаю, господин Марлоу, вы хотите знать, кто я такой и почему пришел к вам.

В ответ я пробормотал нечто вроде того, что в любом случае очень рад. Он улыбнулся. Я вдруг поймал себя на мысли, что надеюсь не увидеть больше этой улыбки. Не улыбка, а гримаса. Теперь, когда я знал, что он генерал, мне было легче составить о нем представление. В мундире Вагас выглядел бы лучше. Хромота? Вероятно, ранение, полученное на поле боя. Тем не менее в манере говорить, в движениях рук чувствовалась какая-то изнеженность, придававшая его облику оттенок гротеска. А затем я с изумлением обнаружил, что румянец на его щеках искусственный. Кроме того, под челюстью, ниже уха, я увидел границу густого грима. Генерал слегка повернулся на стуле, и в обычных обстоятельствах я не усмотрел бы в этом движении ничего, кроме желания сесть поудобнее, но теперь я понял: гость старается, чтобы на него не падал свет.

Выслушав мой вежливый протест, генерал пожал плечами.

— Как странно, господин Марлоу. Мы, жители континента, половину жизни проводим в убеждении, что англичане невоспитанны. На самом деле они намного вежливее и доброжелательнее нас. — Вагас негромко покашлял. — Но не буду отнимать у вас время. Я пришел, так сказать, движимый дружескими чувствами, а также чтобы иметь удовольствие познакомиться с вами. — Он сделал паузу. — Я был другом, близким другом, господина Фернинга.

Я охнул, что прозвучало довольно глупо, потом выразил свои соболезнования.