Епитимья
Шрифт:
— Я просто почувствовал, что потерял контроль над собой, силу сказать «нет» своим чувствам. Я знаю, что не должен так настойчиво стараться взять их под контроль, надо предоставить всему идти своим чередом и довериться Богу...
Ричард вытер слезу.
— Это трудно даже священнику. Передать право на свою жизнь Богу, который возложил на тебя столь тяжелый крест. Я чувствую себя как тот парень, который пару раз в том месяце приходил на наши собрания. Как его звали? Дуайт? Кажется, на самом деле (и мы это поняли) он приходил сюда, чтобы выведать, где можно подцепить детишек.
— Мы не знаем точно, зачем
Ричард вздохнул: может быть, наступило время дать слово кому-нибудь другому. Он мог бы сказать еще так много, но какой в этом прок? Могла ли вся эта бессмысленная болтовня что-то изменить в его жизни, если в воображении непрестанно возникал образ этого мальчика? А когда утром он обнаружил пятна на простынях и. вспомнил почти безволосые мужские тела, преследующие его даже во сне, не мог избавиться от чувства вины и ненависти к самому себе. Он прекрасно помнил этого Дуайта: ничем не примечательный тип с дряблым телом и редеющими волосами — личность, мимо которой пройдешь на улице и тут же забудешь навсегда. Но от него оставалось четкое ощущение зла. И все же, несмотря на это, ему хотелось, чтобы Дуайт ходил на их встречи. Он именно тот человек в их группе, у которого те же проблемы, и Ричард надеялся, что они смогут поддерживать друг друга. Хотя он так и не почувствовал, что этот человек близок ему.
Кто же еще, подумал он, смог бы стать ему близким?
Когда встреча окончилась, Ричард поднял воротник своего пальто, сунул руки глубоко в карманы и направился сначала к восточным кварталам, а затем повернул к югу, на Шеридан-роуд. Холодный вечерний воздух, пронизанный влагой, предвещал снег. Ощущать его на своем лице было приятно. Это отвлекало от мыслей о встрече.
В последнее время ему стало казаться, что встречи не очень-то помогают. Ричард, похоже, утратил первоначальный свой энтузиазм. Он вспоминал, как тяжело ему было сделать первый шаг, принять решение посещать собрание, вспомнил, как дрожал, когда ехал на него, как -чуть не попался автоинспектору в лапы, когда помчался на красный свет, слишком занятый своими мыслями. Но он не забывал, как много дала ему группа. Как раскрепостило сознание того, что кто-то разделяет его тайну. Встречи помогали преодолевать искушения, и к Ричарду вернулась вера в исцеление, хотя его братья и сестры по несчастью предупреждали, что это недостижимо.
Ричард перешел Шеридан-роуд, направляясь к восточной части улицы, чтобы защититься от ветра и колючего, смешанного с дождем снега.
Но уже через три месяца после первого собрания его ликованию пришел конец. Все началось с появлением нового служки Марка Фаулера — тогда-то Ричард почувствовал, что прежние искушения вернулись к нему. Он смог заставить себя не тронуть мальчика, который доверчиво рассказывал ему о своих подростковых огорчениях; о невозможности попасть в школьную баскетбольную команду.
Но Ричард веем нутром ощущал шелковистость соломенных волос под своими пальцами, когда искушение все же стало одолевать его. Нет, с этим мальчиком у него ничего не было: только прикосновения исподтишка, похлопывания по плечу, поглаживание по шее. Мальчик так и не понял, что Ричард хотел коснуться не только его волос и плеча, он желал, чтобы оба они, обнаженные, лежали рядом в постели.
Тогда группа снова помогла ему, помогла побороть соблазн. Так почему теперь утратила свою магическую силу? Почему теперь казалось, что эти встречи лишь бессмысленные ораторские упражнения? Пустые слова, которые повторялись бездумно, не имея под собой никакой жизненной основы.
Иногда ему казалось, что впереди у него сплошной мрак.
Внезапно, обогнув угол и выйдя с Шеридан-роуд на Фостер-авеню, Ричард остановился. Там, у дверей мотеля, стоял очень красивый мальчик.
На вид лет четырнадцати, похож на грека. Казалось, что в свете уличных фонарей его кожа, кожа юного греческого бога, мерцает — бледная и безукоризненная. У него были черные кудрявые волосы и такие темные глаза, что даже на расстоянии ста футов Ричард мог с уверенностью сказать, что они сливаются со зрачками. Высокие скулы и резко очерченный нос подтверждали его греческое происхождение. Одет он был в джинсовый пиджачок с серой водолазкой под ним, джинсы и теннисные туфли. Мальчик стоял возле мотеля и наблюдал за проходящим транспортом.
Ричард почувствовал дурноту. Он знал, что это ощущение вызвано чувством вины, вины из-за того внезапного приступа желания, который он испытал при виде мальчика.
Нет, ты не можешь это сделать. Пожалуйста, Боже, дай мне силы. Я только что вышел со своего собрания. Я сильней этого. Мысли беспорядочно метались, роились и сталкивались в голове Ричарда, распадаясь на бессвязные обрывки по мере того, как он, улыбаясь, приближался к мальчику.
Подойдя на расстояние, с которого уже можно было завязать разговор, Ричард стал внимательно изучать его лицо, глаза с тяжелыми веками, сонными или даже сладострастными, уголки полных ро зовых губ, опущенных так, будто мальчик был недоволен чем-то и хмурился.
— Привет. — сказал Ричард, сердце его подпрыгнуло к горлу и глухо забилось. — Как дела?
Мальчик быстро взглянул на Ричарда и снова перевел взгляд на проходящий транспорт.
Ричард остановился рядом с мальчиком, потирая руки и переминаясь с ноги на ногу. Что сказать еще? . — Холодная ночь.
— Да. — Мальчик снова посмотрел на него, и глаза их встретились.
Ричард с трудом проглотил слюну, чувствуя, как цепенеет от одного взгляда мальчика.
— Ты хочешь чего-нибудь?
Ричард молча говорил себе: повернись и иди прочь. Но его ноги будто приросли к земле.
— Ничего я не хочу, — ответил мальчик.
Ричард закрыл глаза: он ненавидел себя.
— Живешь здесь поблизости?
Мальчик впервые улыбнулся ему, показав ровный ряд белых зубов.
— Здесь, там, везде...
— А, — сказал Ричард. — Так значит, ты сам по себе?
— Можно сказать и так.
Снова и снова внутренний голос убеждал Ричарда — ничего больше не говори. Но он сказал эти слова:
— Тебе нужно место для ночлега?
Ричард выразительно смотрел на мальчика: чувство вины, страх и ненависть к себе исчезали под давлением желания.
— Место для ночлега? Может быть, и нет, — сказал мальчик. — Но, конечно, я не отказался бы от нескольких баксов.
Ричард кивнул:
— Сколько ты хочешь?
— Двадцать?..
Ричард закусил губу и сказал:
— Согласен. Хочешь снять комнату здесь?
— Конечно, но слушай, я не хочу, чтобы меня отодрали.
— Как скажешь.