Эпоха бронзы лесной полосы СССР

Черных Евгений Николаевич

Каменный инвентарь памятников новокусковского этапа включает наконечники стрел, скребки, ножи, топоровидные орудия разных форм и некоторые другие изделия (рис. 93, 1-13, 16) (см. также: Косарев, 1981, рис. 20, 15–26). Среди наконечников Самусьского могильника преобладают удлиненные листовидные формы (рис. 93, 2, 3, 16). Встречаются также укороченные наконечники с выемкой в основании (рис. 93, 1) и удлиненные с черешком (рис. 93, 5). В Новокусковской стоянке, напротив, более типичны укороченные наконечники с выемкой в основании. Для Кипринской стоянки, где был найден 41 наконечник стрел, судя по статистическим подсчетам В.И. Молодина, в одинаковой мере характерна та и другая форма (Молодин, 1977, с. 22–23, табл. XIV, 11, 12). Скребки делались на отщепах, рабочая часть их, как правило, округлой формы. В Самусьском могильнике найдено

более десятка топоровидных и долотовидных каменных орудий; они в большинстве своем невелики и имеют слегка приостренный обушок. Встречены массивный удлиненный пест и такое же по пропорции тесловидное орудие (Косарев, 1974а, рис. 5, 13, 14).

Каменные ножи новокусковского этапа делятся на несколько типов. В целом преобладают широкие листовидные формы (Косарев, 1974а, рис. 6, 24, 25; 1981, рис. 20, 25–28). В Самусьском могильнике найден крупный, прекрасно обработанный асимметричный нож (рис. 93, 13), на Новокусковской стоянке собрано несколько ретушированных по всей поверхности четырехугольных вкладышей. Интересны шлифованные ножи из нефрита и из зеленоватого под нефрит сланца, с заточенным рабочим краем. Четыре таких ножа происходят из Самусьского могильника (рис. 93, 6), два — из Новокусковской стоянки (Косарев, 1981, рис. 20, 29, 30). Близкие аналогии им есть в серовских и глазковских погребениях Прибайкалья (Окладников, 1955, табл. II). Семь похожих ножей встречены на Кипринской стоянке (Молодин, 1977, с. 22).

Как видно из изложенного, основная масса инвентаря характеризует охотничьи занятия. К числу рыболовческих орудий относятся найденные в Самусьском могильнике каменные стерженьки для крючков (Косарев, 1974а, рис. 5, 5, 6). Они напоминают по облику каменные стерженьки из серовских и глазковских могил Ангаро-Байкалья (Окладников, 1955, рис. 16, 11, 12; 35, 5 и др.). Надо полагать, что население, оставившее керамику новокусковского типа, знало и другие способы ловли рыбы, в том числе сетью. На некоторых черепках из Самусьского могильника отчетливо видны отпечатки мелкоячеистой сети (Косарев, 1981, рис. 20, 2). Грузила для сетей пока не найдены. Возможно, В.И. Матющенко прав, полагая, что в качестве грузил могла использоваться необработанная галька.

Жилища этого времени в Верхнем и Томско-Нарымском Приобье не исследованы.

О погребальном обряде населения новокусковского этапа можно судить по материалам Самусьского могильника, где В.И. Матющенко исследовал 16 могил. Покойников хоронили в неглубоких (от 0,45 до 0,95 м) ямах. Лишь в одном случае глубина превышала 1 м (могила 9). Большинство могил ориентировано с севера на юг, одна была вытянута с запада на восток, три — с северо-востока на юго-запад. Кости почти не сохранились. В восьми могилах отмечено трупосожжение или следы огня, сопровождаемые охрой. Шесть могил содержали только керамику, в шести наличествовал каменный инвентарь, но отсутствовала посуда. Характер материала позволяет предполагать, что часть вещей, а иногда почти весь погребальный инвентарь клали не в могилу, а рядом на поверхности.

Давая общую оценку культурной специфике памятников новокусковского этапа, еще раз напомним, что по некоторым особенностям — прежде всего по облику керамики и по своеобразию орнаментального комплекса — памятники новокусковского типа обнаруживают явные признаки генетической близости ранним памятникам автохтонных восточноуральских культур. Видимо, «верхнеобская» (новокусковская) общность выросла на основе более широкой и более древней общности, которая простиралась некогда до Урала. Впоследствии, когда в ишимо-иртышской части Западной Сибири утвердилось население с гребенчато-ямочной керамикой, восточная часть этой общности оказалась изолированной и продолжала развивать автохтонные культурные традиции.

В.И. Матющенко отнес Самусьский могильник и одновременные ему памятники к неолитической эпохе. Думается, что это ошибочное мнение. Мы уже отмечали выше, что керамику Самусьского могильника характеризует разнотипность форм сосудов (острые, округлые, уплощенные и плоские днища, закрытые и отогнутые венчики и т. д.). Такая нестандартность бывает характерна для рубежа разных археологических эпох.

Обращает на себя внимание широкое распространение на новокусковском этапе шлифованных ножей из нефрита и других пород, которые по форме и манере заточки напоминают простейшие металлические ножи. Появление в это время оселков-точилец (см. также: Косарев, 1981, рис. 20, 31–33) — независимо от того, предназначались они для заточки металлических изделий или их каменных подобий — является признаком новой эпохи. В керамике Самусьского могильника и Новокусковской стоянки присутствуют некоторые элементы, свидетельствующие о сходстве с липчинской посудой Нижнего Притоболья, например, характерность ложно шнуровой орнаментации и наличие в некоторых случаях вертикальной разбивки орнаментального поля (Косарев, 1981, рис. 20, 1, 3, 10, 11, 13). В.И. Молодин вслед за М.Н. Комаровой справедливо отметил сходство орнаментации посуды Кипринской

стоянки и нижнего (липчинского) слоя VI разреза Горбуновского торфяника, свидетельствующее, по их мнению, об одновременности и известной культурной близости этих двух памятников (Молодин, 1977, с. 24). Липчинская энеолитическая культура датируется сейчас второй половиной III тыс. до н. э., возможно, с заходом в начало II тыс. до н. э. Думается, что приблизительно в этих же пределах умещается время существования Самусьского могильника и других памятников новокусковского этапа в Верхнем и Томско-Нарымском Приобье.

Игрековский этап. К настоящему времени исследовано более десяти памятников этого этапа — стоянки Новокусковская, Шайтанка III, Игреков Остров I, II, Могильники I, могильник на Мусульманском кладбище, ранние погребения Томского могильника на Большом Мысе и др. Почти все известные памятники игрековского типа находятся в Томско-Нарымском Приобье, преимущественно в правобережной его половине. В левобережной части Нарымского Приобья в это время, судя по работам Ю.Ф. Кирюшина, локализовалась другая культура, тяготеющая в основном к гребенчато-ямочному ареалу. Тем не менее, керамика этого времени из левобережной части Нарымского Приобья обнаруживает существенную типологическую близость к игрековской; прежде всего по форме, манере орнаментации дна и отчасти по характеру орнаментальной композиции (Степановский могильник, поселения Тух-Эмтор IV, Малгет). Что касается Верхнего Приобья, то оно в это время было втянуто в круг лесостепных влияний, которые привели позже к распространению там памятников кротовского типа, видимо, на начальной стадии своего существования синхронных поздним игрековским. Следует, однако, заметить, что керамика новокусковского типа в Верхнем Приобье тоже обнаруживает тенденцию к перерастанию в игрековскую: становится обычной плоскодонная баночная посуда (Молодин, 1977, табл. XIII, 1, 3; XV, 1), в орнаментации появляется ряд мотивов, в равной мере встречающихся на игрековской керамике Томско-Нарымского Приобья (наклонные лесенки, пояса из нескольких параллельных линий и др.) (там же, табл. XII, 1, 4). Но похоже, что эта тенденция была прервана затем усилившимся давлением с запада носителей гребенчато-ямочной орнаментальной традиции и, видимо, участившимися проникновениями с востока групп, родственным окуневцам. В этих условиях началось, на наш взгляд, формирование в лесостепной Барабе кротовской культуры.

Керамика игрековского типа в Томско-Нарымском Приобье имеет закрытую баночную форму и плоское дно (рис. 94, 4, 10, 12–14). В тесте характерна примесь песка. Орнамент наносился отступающей лопаточкой, мелкими насечками, прочерченными линиями. Гребенчатый штамп почти не употреблялся. Например, в больших керамических коллекциях могильника на Мусульманском кладбище и Шайтанской III стоянки он не был встречен ни разу; следует ожидать, что на юге и западе ареала роль гребенчатого штампа должна возрастать.

Боковая поверхность сосудов украшалась обычно одним узором — рядами насечек, линиями из отступающей лопаточки, сплошными взаимопроникающими треугольными зонами и т. д. Характерны волнистые узоры (Косарев, 1974а, рис. 18, 1–6). Большинство отмеченных мотивов (волна, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны), отступающая техника выполнения узоров в равной мере обычны на новокусковской керамике, что можно принимать как свидетельство генетической преемственности новокусковской и игрековской групп посуды. Порой орнамент одного сосуда выполнен двумя способами: например, прочерченные линии в верхней половине и ряды насечек в придонной части (рис. 94, 14). Иногда поверхность покрывалась частыми, наклонными вдавлениями каплевидных ямок (Белокобыльский, Матющенко, 1969, табл. 2, 1; 4, 1; Косарев, 1981, рис. 22, 4, 10). Днища орнаментировались довольно редко. В могильнике на Мусульманском кладбище лишь два (из 34) сосуда имеют орнаментированные днища в виде взаимопересекающихся полос (Косарев, 1974а, рис. 19, 5; 20, 4). На более северных памятниках орнаментированные днища встречаются чаще. Так, у сосудов Шайтанской III стоянки украшалась обычно не только внешняя, но и внутренняя часть дна (Косарев, 1981, рис. 22, 3, 4).

О характере производственного инвентаря игрековских памятников с наибольшей полнотой позволяют судить каменные орудия могильника на Мусульманском кладбище. Они близки орудиям Самусьского могильника: удлиненные шлифованные тесла, небольшие топорики с приостренным обушком (рис. 94, 9), листовидные и ланцетовидные каменные наконечники стрел (рис. 94, 1, 3), шлифованный нож с заточенным лезвием (рис. 94, 6), песчаниковые точильца, сильно сточенные со всех сторон (рис. 94, 11) и др. (Косарев, 1974а, рис. 19, 5; 20, 4). И в Самусьском могильнике, и в могильнике на Мусульманском кладбище встречено также по одной каменной скульптуре медведя, близких по величине и стилю изображения (там же, рис. 6, 36; 20, 9).