Эпоха крестовых походов

Рамбо Альфред

В других отношениях Людовик IX — вполне сын своего времени. Из политического и территориального наследия Филиппа Августа он взял лишь то, что следовало ему, что позволила ему взять его щепетильная честность святого; но то, что он оставил за собой, он охранял с непоколебимой твердостью. Ревностный христианин, он неослабно защищал королевские прерогативы и права светского общества против захватов духовенства. Относясь с большим уважением к обычаю и феодальной традиции, он тем не менее в значительной степени расширил монархическую власть, достигнув этого ничем иным, как исполнением своих королевских обязанностей. Честолюбивая завоевательная политика, которую завещали ему его предшественники, окрепла в его руках единственно в силу его личных добродетелей и его правосудия. Было бы так же наивно упрекать его за самовластие правительственных мер и фанатизм некоторых указов, как и за бесполезность и опасность его заморских экспедиций. Все это объясняется искренностью его веры и тем глубоким сознанием своей ответственности, которое заставляло его не только охранять интересы его подданных в этом мире, но и, в особенности, предуготовлять им спасение в жизни будущей. Правление Людовика Святого есть правление исключительной личности, которая подчинялась христианскому чувству и которой постоянно руководили принципы более высокие, чем политика традиций.

Королевская власть в 1236 г.В ту минуту, когда начинается личное правление сына Бланки Кастильской, королевская власть уже сделала самый трудный свой шаг и исполнила самую трудную часть своей задачи. Король сделался самым крупным собственником королевства: его материальное могущество наконец соответствует его достоинству. К старому королевскому домену, охватывавшему Пикардию, Иль-де-Франс и Берри, присоединились группа сеньорий, отнятых у Плантагенетов (Нормандия, Анжу, Мэн и Турэн, Пуату и Сентонж), недавние приобретения в Центральной Франции (Овернь) и наследие монфорского дома (сенешальства Бокэр и Каркасон). Сюда еще не входят ни отдельные поместья, рассеянные по всем провинциям, ни коммуны, подчиненные королевской власти, ни северные и южные епископства, в большей или меньшей степени зависевшие от короля. Во Фландрии, Бретани, Шампани, Бургундии, Гаскони и Лангедоке еще существуют крупные феодальные княжества; но каждое из них стоит под бдительным надзором могущественных чиновников, представителей королевского правительства, стоящих во главе сенешальств и судебных округов; многие из этих княжеств уже сильно расшатаны и неспособны к сопротивлению. Тулузское графство существует лишь номинально. Раймонд VII видел, как дробилось его государство, и не мог свободно располагать даже тем жалким обломком своих владений, который оставили ему из милосердия: его наследник предписан ему: это — один из братьев французского короля. Ему суждено было видеть, как водворилась в его землях инквизиция, полновластно исполнявшая свое кровавое дело, и возник Тулузский университет, другое оружие против ереси ее покровителей. Фландрия, опасная при Филиппе Августе, уже не беспокоит Людовика IX: ее взоры направлены на Восток и она истощает свои силы в непосильной задаче: снабжать королями и деньгами Латинскую империю. Бургундия всегда была самым слабым из крупных феодов: ее герцог, бессильный сам по себе, всецело поглощен заботой составить себе домен и борьбой с епископальными и монастырскими сеньориями, занимающими большую часть территории герцогства. В Бретани Пьер Моклерк, униженный, лишенный Беллэма, уже не думает возобновлять свою неудачную попытку. Граф Шампанский унаследовал Наваррское королевство, бесполезное вследствие своей отдаленности; взамен этого приобретения он принужден был уступить короне суверенитет над половиной своего феода (Блуа, Шартр, Сансерр, Шатодён). Остаются Аквитания и Гасконь, владения английского короля — единственный опасный пункт, откуда еще можно ждать грозы; ибо, если французские феодалы не смеют поднять головы, то соперничество между коронами Франции и Англии, которое началось в XI в. и продолжится вплоть до нового времени, постоянно существует в скрытом состоянии.

Внутренняя политика Людовика Святого; феодальная война и война с Англией.Война 1242 г. была одним из многочисленных эпизодов этого векового соперничества. Вместе с тем она является и последней конвульсией умирающего феодализма. В Пуату — главном центре духа сеньориальной независимости — к ужасу крайне непостоянной и недисциплинированной знати упрочил свое господство Капетинг Альфонс, граф Пуатье и брат Людовика Святого. В 1241 г. бароны Пуату начинают волноваться, созывать тайные собрания, подстрекать друг друга к сопротивлению. «Французы, — говорили они, — всегда презирали нас, пуатусцев; они хотят отнять у нас все наши земли, чтобы по праву завоевания присоединить их к своим владениям, и будут обращаться с нами хуже, чем с нормандцами и альбигойцами; ибо теперь последний слуга короля полновластно распоряжается в Шампани, Бургундии и во всей стране, потому что бароны — настоящие рабы, и никто из них не решается что-либо сделать без его приказания». Зависть одной женщины, Изабеллы, графини Маршской, вдовы Иоанна Безземельного, взбешенной пренебрежением, которое оказали ей королевы во время совещаний в Пуатье, объединила всех недовольных. Коалиция, образованная Гуго Маршским, быстро распространилась и пожаром разлилась по всей стране. В нее вошли феодалы Гаскони и Аженэ, граф Тулузский, виконт Нарбоннский, английский король, сын Изабеллы Маршской, и даже король Арагонский, владелец Монпелье, которому грозила опасность быть вытесненным из Лангедока. Граф Маршский как бы торопится сыграть свою роль. Он является в Пуатье, публично бросает вызов своему сюзерену, графу Альфонсу, поджигает в знак разрыва дом, в котором жил, и покидает город. Людовик IX ждал лишь этого объявления войны, чтобы выступить в поле. Он должен был предупредить коалицию и нанести ей решительный удар, прежде чем английский король, высадившийся в Сентонже, успел бы собрать вокруг себя силы своих многочисленных союзников.

В то время как капетингский флот собрался у Ла-Рошели, сохранявшей верность французскому королю, и крейсировал вдоль берегов Сентонжа и Вандеи, королевская армия под личным предводительством Людовика IX вступила в Пуату и, одно за другим, заняла все укрепленные места. Устрашенные пуатусцы напрасно разоряли страну перед врагом, засыпали колодцы, отравляли источники: ничто не логло удержать французов. Последнее усилие отдало в их руки Фронтнэ, главную крепость графа Маршского, которую защищал его собственный сын, попавший в руки Людовика Святого. Гуго Маршский погиб, и вместе с ним погибло владычество англичан в Пуату. Только теперь английский король решился покинуть Руан и двинуться навстречу победоносному врагу; но и на этот раз он опоздал, как всегда (июль 1242 г.).

В первом сражении Людовик IX принудил англичан очистить Тельбургский мост, что дало ему возможность перейти Шаранту. Спустя два дня он снова встретился с врагом под стенами Сэнта (22 июля 1242 г.) и разбил его наголову. Впечатление, произведенное этой победой, было несравненно важнее, чем само сражение. Генрих III во всю прыть ускакал из Сэнта, бросая по дороге свой багаж, утварь из своей часовни и реликвии. Он остановился лишь в Блэ, а почувствовал себя в безопасности лишь за Гаронной, в Бордо. Как и всякий побежденный, он обвинял своих союзников в предательстве и особенно проклинал графа Маршского; он написал императору Фридриху II жалобное письмо, в котором признавался, что «переехал в Гасконь, так как, не желая рисковать жизнью, не мог оставаться среди вероломного и неразумного населения Пуату». Людовик IX готовился идти на Бордо, но в Блэ заболел и дизентерия начала косить его армию. Он считал свою победу достаточной и только пожал ее плоды. Потеряв надежду на спасение, Гуго Маршский вместе с женой, надменной королевой Изабеллой, и двумя сыновьями отправился к победителю и пал к его ногам. Людовик предписал им тяжелые условия; в Пуату навсегда было восстановлено капетингское владычество, и принц Альфонс оставлен в нем неограниченным правителем.

Юг участвовал в восстании. В Авиньоне было убито два инквизитора; графы Тулузский и Фуаский напали на королевское сенешальство Каркасон. Но здесь, как и повсюду, известие о победе при Сэнте сразу остановило мятеж. Оба графа, которым с одной стороны грозили королевские чиновники Лангедока, с другой — северная армия, опасаясь нового крестового похода, отдались на полную волю короля. Лоррисский мир (1243) лишь возобновил для лангедокских феодалов те унижения, которым подверг их договор, заключенный в Мо. «С этого времени, — говорит летописец Гильом де Нанжи, — французские бароны более ничего не предпринимали против своего короля, помазанника Господня, ясно видя, что рука Всевышнего содействует ему».

Опасным врагом оставался еще только герцог Аквитанский, потому что он мог отстаивать свою феодальную независимость силами целой монархии. Людовик IX поспешил заключить с ним перемирие, слишком любя мир, чтобы затеять борьбу не на жизнь, а на смерть, и будучи готов на всякие жертвы, чтобы получить возможность осуществить свой план крестового похода. После возвращения в свое государство (1254) он мог бы без большого труда воспользоваться необыкновенно удобным поводом, который представился ему тогда, чтобы покончить с англичанами и прогнать их на остров. Генрих III, ослабленный восстанием гасконских феодалов и еще более — восстанием английских баронов, был не в силах защищаться. Король вроде Филиппа Августа наловил бы рыбки в этой мутной воде. Но Людовик IX стоял выше обычных политических приемов: традиции деда он противопоставил свое собственное чувство права. Законность приобретений Филиппа Августа казалась ему не вполне установленной, и христианская совесть не позволяла ему отнять у сына Иоанна Безземельного то, что еще принадлежало ему на французской почве. Он не только пренебрег случаем взять Бордо и Гасконь, но 28 мая 1258 г. он добровольно уступил своему сопернику некоторые из завоеванных областей: Пе-ригор, Лимузен, Керси, часть Сентонжа и часть Аженэ. Взамен английский король безусловно отказался в его пользу от всех остальных континентальных владений Плантагенетов, призвал за ним суверенитет над Бретанью, Овернью, Маршем и Ангумуа и формально принес ему вассальную клятву за герцогства Гиень и Гасконь. Таков был этот знаменитый парижский договор, против которого так негодовали политики еще при жизни Людовика IX, и который, одобряя или осуждая, исследовало столько историков. Можно признать, что неудобства этого договора уравновешивались его выгодами; но главной целью Людовика Святого было успокоить свою совесть и восстановить справедливость. Он не знал других политических правил: всякий договор, подписанный им, должен был прежде всего быть орудием мира.

Монархическое правление в Лангедоке: Людовик Святой и Альфонс Пуатьеский.Последнее восстание Раймонда vii, сурово подавленное Людовиком, имело последствием окончательное подчинение Лангедока. Граф Тулузский тщетно пытался вступить в новый брак и приобрести иного наследника, чем брат французского короля. Альфонс Пуатьеский. Провансальская принцесса, руки которой он искал, вышла замуж за другого брата Людовика Святого, Карла Анжуйского. Капетингское владычество, утвердившись в долинах Роны и Луары и проникая все далее и далее, стягивало Лангедок все более тесным кольцом. Смерть Раймонда VII (1247) отдала в руки графа Альфонса Тулузу. Так закончилась многолетняя ожесточенная борьба, которая вместе с независимостью южного населения уничтожила и его цивилизацию. Соединение обеих Франции, основанное на родстве крови, было навеки закреплено.

Благодаря сердечному согласию между Альфонсом Пуа-тьеским и Людовиком Святым, главным же образом — благодаря умеренности короля, Югу не пришлось сильно пострадать от перемены правительства, и он без сопротивления подчинился северным правителям и учреждениям. Монархия продолжала упрочняться в этой отдаленной стране, руководствуясь интересами порядка и мира. Альфонс ввел в своем уделе администрацию, почти подобную той, какая существовала в королевском домене, и неизменно следовал тем принципам, которыми руководствовался в своей деятельности Людовик Святой. Он ввел в своем государстве ту же систему отчетности, какая господствовала в королевстве, а также институт следователей; он учредил даже для всех своих владений в Центральной и Южной Франции единый парламент, который по компетенции и влиянию стоял значительно выше феодальных судов, какие существовали во всех крупных феодах. Новейшие исследователи, изучавшие административную систему Альфонса Пуатьеского, все без исключения отзываются с большой похвалой о деятельности Людовика Святого и его брата. «В общем, — говорит Молинье, — их правление было так хорошо, как только могло быть правление государя XIII в. В первый раз со времени славного господства Римской империи Юг управлялся разумно. Государь обнаруживает, может быть, слишком непосредственное и слишком активное влияние на ход правительственных дел, но теория королевской прерогативы, как ее позднее формулируют легисты Филиппа Красивого, еще не народилась, и можно сказать, что как Лангедок, так и Франция, были бы счастливы, если бы никогда не знали другого режима».

Внешняя политика Людовика Святого.Со времени битвы при Бувине и ослабления Германской империи, обессиленной своей борьбой с папством, Франция заняла преобладающее положение в Европе. Людовик Святой воспользовался им лишь для того, чтобы осуществить за пределами своего королевства тот идеал справедливости и высшего порядка, которым он неизменно руководствовался во внутренней политике. Его отношения к иностранным державам были подчинены прежде всего великому делу крестового похода, затем желанию поддержать мир у всех своих соседей, — желанию, которое нечасто встречается среди государственных людей. И здесь христианин господствовал над королем и предписывал ему его образ действий.