Эпоха крестовых походов
Шрифт:
Испания, поглощенная своей борьбой с арабами и крайне раздробленная в политическом отношении, не могла угрожать развитию и безопасности Французского королевства. Однако надо было помешать Англии приобрести себе там союзников и надо было положить конец притязаниям арагонских королей, барселонских графов, на Лангедок и Прованс. Людовик IX устранил первую опасность тем, что обручил своего старшего сына с сестрой короля Кастилии, свою дочь Изабеллу — с молодым королем Наварры, Тибо V, и своего второго сына Филиппа — с одной из арагонских принцесс. Вторую опасность он мудро предупредил тем, что заключил с Арагоном Корбейльский договор (11 мая 1258 г.), положивший конец территориальным капризам феодальной географии и впервые сделавший Пиренеи настоящей границей между обеими нациями. Барселонское графство, принадлежавшее Франции со времени Карла Великого, окончательно отошло к Испании; графство Фуаское осталось за Францией, и Арагон навсегда отказался от всяких поборов и территорий в области, лежащей к северу от Руссильона. Отказываясь от Каталонии, Людовик терял лишь тень суверенитета, потому что со времени вступления на престол Филиппа Августа французский король утратил даже платоническую честь видеть акты этой страны помеченными годом своего царствования. Взамен он приобрел одну реальную выгоду — именно ту, что навсегда разорвал связь, так долго соединявшую юг Франции с севером Испании, и остался единственным господином Лангедока.
Более щекотливую и сложную задачу приходилось ему решать на другой сухопутной границе королевства — там, где оно соприкасалось с Германией. Если бы Людовик IX обладал натурой завоевателя, ему ничего не стоило бы воспользоваться тем политическим хаосом, который господствовал в Арльском королевстве, и отодвинуть традиционную границу Франции за Сону и Рону. Ему достаточно было бы воспользоваться распрей между папством и империей и особенно смутой, наступившей в Германии после смерти Фридриха II. Он не сделал этого и оставил эту благодарную задачу своему сыну и внуку, удовольствовавшись тем, что путем покупки графства Маконского приобрел позицию в Бургундии, и тем, что в Провансе водворилась капетингская династия. Он стремился не к тому, чтобы расширить свои владения, а к тому, чтобы водворять мир и распространять свое нравственное влияние. Да и это не всегда было легко.
Борьба не на жизнь, а на смерть между папой и императором сильно огорчала благочестивого короля. Он не мог отказаться ни от почтительной преданности, какую должен оказывать главе церкви всякий христианин, ни от чувства благодарности и сознания собственного интереса, которыми Франция была связана с Фридрихом II. Было бы вполне естественно, если бы Людовик Святой поддерживал папство против государя, благочестие которого подлежало сомнению, против друга сицилийских сарацин. Но отлученный император был союзником Людовика VIII, Бланки, затем их сына; его благожелательный нейтралитет облегчил капетингской династии ее борьбу с крупными феодалами и англичанами. И вот в 1239 г., когда папа Григорий IX обратился к французскому королю с просьбой о помощи против императора и предложил императорскую корону Роберту Артуа, Людовик отказался за своего брата от этого опасного подарка и занял строго нейтральное положение. При Иннокентии IV конфликт сделался более резким и соблюдение нейтралитета — более затруднительным. Людовик иногда вмешивался в борьбу, но лишь для того, чтобы умерить пыл противников и поддерживать равновесие между ними. Сначала он отказывается принять папу в свои владения и совершенно игнорирует низложение и отлучение императора. Позднее, когда Фридрих II задумывает поход на Лион и личности Иннокентия IV грозит опасность, Людовик IX готовится идти на помощь папе. Как истинный представитель феодального средневековья, он считает обе эти власти необходимыми для христианского мира и не допускает, чтобы одна из них сокрушила другую. Поэтому он беспрестанно хлопочет об их примирении, особенно на съездах в Лионе и Клюни. Он желал мира — во-первых, из принципа, во-вторых, потому что считал его необходимым для осуществления своего великого плана: освобождения Гроба Господня.
Когда он вернулся из Иерусалима, борьба уже была закончена смертью одного из противников. Фридрих II умер: династия Гогенштауфенов, как и та опасная утопия, которую называли Римской империей германской нации, безвозвратно погибли. Отношения Людовика IX к Германии во время междуцарствия ограничивались прежде всего тем, что он не допустил исконного врага Франции, Плантагенета, овладеть наследием швабского дома. Между тем Ричард Корну-эльский добился избрания в императоры; но капетингское правительство не признало его и даже выставило против него конкурента, короля Кастилии Альфонса X. Настоящим наследником Гогенштауфенов была немецкая феодальная знать. Людовику IX оставалось только следить за процессом разложения, который проникал до глубочайших недр соседней нации. Он без единой битвы воспользовался последствиями Великого междуцарствия, и по своим взглядам не желал идти далее.
Преобладание Франции в Европе.Несмотря на свое отвращение к светским делам и на свою любовь к миру, Людовик Святой должен был, однако, считаться с последствиями того преобладающего положения, которое заняла Франция на Западе. Область влияния и деятельности династии с каждым днем расширялась. Папство, которому грозила новая борьба с государем из швабского дома, предложило корону обеих Сицилии французскому князю — Карлу Анжуйскому (1261). Для себя лично король отказался от этой короны, но он не мог быть недоволен тем, чтобы в Неаполе и Палермо царствовал капетингский государь, его собственный брат. Но еще более важно было для него то, что он сделался для всей Европы чем-то вроде верховного судьи, живым воплощением права и справедливости: его решения имели силу закона.
Люди XIII в. видели зрелище, единственное в истории Средних веков: король Франции, исключительно в силу своих добродетелей (ибо Людовик был обязан этим положением более своему личному влиянию, чем престижу своей монархии) признан всеобщим судьей, решает самые щекотливые вопросы и не раз водворяет мир между спорящими сторонами. Отовсюду обращались к этому святому с просьбой примирить интересы, утишить страсти: авеньская и дампьерская династии, граф Бретанский и граф Шампанский, графы Шалонский и Бургундский, граф Барский и герцог Лотарингский добровольно отдавали на его суд свои споры. Но высшим триумфом Людовика была просьба о посредничестве, с которой в 1264 г. обратились к нему английские бароны и король Генрих III. Приходилось решать спор между знатью, жаждавшей вольностей, и монархией, ревниво оберегавшей свои традиционные права; надо было оправдать или осудить поведение великого агитатора Лейстера, освятить или отвергнуть Оксфордские постановления. Едва ли когда-нибудь судье приходилось решать более трудное и более ответственное дело. Беспристрастие Людовика IX стояло выше всякого подозрения; но легко было предвидеть, что французский король, при том высоком представлении, какое он имел о звании монарха, осудит правительственную систему, основанную на более или менее замаскированном ниспровержении королевского авторитета. Приговор, произнесенный им в Амьене, по многим пунктам признал правым Генриха III. Английские бароны, которые пригласили его в посредники, первые не подчинились его приговору. В действительности ни одна сторона не желала мира: его желал только судья. При этих условиях вмешательство Людовика IX, хотя и безуспешное, показало всем, что думали даже враги его династии об его личности и французской короне, какой он ее сделал, — безусловно первой в Европе вследствие нравственного превосходства ее носителя.
Общие отношения между короной и феодализмом. Царствование Людовика Святого отмечено значительным развитием королевской власти или, что то же, возрастающим упадком сеньориальных властей. Отсюда не следует заключать, будто король умышленно действовал против феодализма, как впоследствии — министры Филиппа Красивого. Людовик IX не раз показывал, что законные привилегии и традиции феодализма были в его глазах столь же почтенны, как и права самой монархии. Он олицетворял собой не какое-нибудь специальное право, а абсолютную справедливость; все установленные власти, раз они не выходили за свои законные пределы, находили в нем защитника. Поэтому неудивительно, что он не раз отстаивал владения и права крупных и мелких сеньоров против чрезмерного усердия и злоупотреблений своих чиновников. Он предоставлял полную независимость судьям, заседавшим в его парламенте, и они часто пользовались ею для того, чтобы выражать порицание королевским чиновникам, ожесточенным против знати и слишком склонным игнорировать как традиционные права сеньорий, так и предписания областных кутюмов. Но, признавая законными те правила и обычаи, которые составляли феодальное право, Людовик IX в то же время с непреклонной твердостью заставлял сеньоров сообразовывать свой образ жизни с теми высшими началами справедливости и нравственности, которыми руководствовался он сам. Знатнейший из баронов не мог рассчитывать на его снисхождение, раз было доказано, что он нарушил закон. Людовик бросил в темницу и приговорил к большому штрафу сеньора де Куси, сжег одну знатную даму, убившую своего мужа, и даже самого надменного из своих братьев, Карла Анжуйского, заставил признать права слабого и принцип апелляции к королю, некий от мысли извлекать выгоды из распрей, возникавших между его баронами (как делали многие государи и до, и осле него), он вмешивался лишь для того, чтобы примирять ротивников. Озабоченный прежде всего интересами мира и эщественного порядка, руководствуясь все той же христианской идеей и предписаниями церкви, он запретил частные войны, судебный поединок и турниры.
Национальное духовенство. Гильом Оверньский.Можно было опасаться, что, ввиду глубокого благочестия Короля и его преданности церкви, епископство воспользуется тесными узами, соединявшими его с престолом, чтобы увеличить свои привилегии, расширить свою юрисдикцию и усилить свою власть в ущерб гражданскому обществу. С тем высоким беспристрастием, которое составляет отличительную черту его политики, Людовик IX защищал своих епископов против захватов и злоупотреблений бальи и их подручных. В пользовании своим правом раздачи церковных бенефиций он, как и во всех делах, обнаруживал умеренность и справедливость, строго придерживался канонических правил и обращался за указаниями к совету из епископов и аббатов, которые помогали ему находить наиболее подходящих людей для замещения свободных должностей. Щепетильный во всяком деле, он осудил постановлением своего парламента хранителей королевской регалии 1, воспользовавшихся своим положением для незаконной наживы, и запретил даже графу Шампанскому взимать чрезмерные поборы с вакантных епископских кафедр своей области. Наконец, он счел необходимым облегчить возвращение церкви десятины, перешедшей путем пожалований в руки светских лиц, отказавшись от тех церковных сборов, которыми сам владел, как доманиальный собственник, и разрешив всем своим вассалам свободно пользоваться их сборами на пользу духовенства.
Но этот же самый король, так зорко охранявший имущество и права своих епископов от всякого покушения, не допускал, чтобы церковь преступала границы своей компетенции. Известно, с какой твердостью и каким благоразумием Людовик Святой отстаивал прерогативы короны против притязаний епископства, отказав ему даже (хотя и не так безусловно, как представлено дело у Жуанвиля) в помощи светской власти для преследования упорствующих еретиков. Именно начиная с его царствования, церковное общество регулярно несет тяжкое бремя податей (1/10, 1/12, 1/100), наложенных на него французским правительством с согласия римской курии. Французская церковь облагается податью сначала под предлогом покрытия издержек на крестовые походы, затем — для поддержки нерелигиозных предприятий, одобренных папством, наконец, просто для покрытия правительственных расходов. С другой стороны, Людовик Святой, как и его предшественники, не был склонен поощрять захваты епископского суда. Он не только поддержал жалобы и решения французских баронов, составивших в 1235 и 1246 гг. лиги для противодействия захватам церковной юрисдикции, но и добился от папы постановления, чтобы женатые или занимающиеся торговлей клирики более не подлежали церковному суду. Епископ Парижский (1228–1249) Гильом Оверньский был в то царствование типом светского прелата, до такой степени преданного монархическим учреждениям и королевской политике, что иногда защищал их наперекор папе. В церковном мире он играл роль посредника и миротворца, аналогичную той, которую присвоил себе сам король по отношению к феодальному обществу. Пользуясь неизменной поддержкой Людовика Святого, которому он служил как бы первым министром по религиозным делам, он основал большое количество церквей и богаделен, воспользовался распадением университета, чтобы предоставить Братьям проповедникам их первую богословскую кафедру, преобразовал аббатства, поддерживал нищенствующих монахов против зависти клириков и энергично боролся против совмещения церковных должностей.