Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме
Шрифт:
СИЗИФОВ ТРУД
Рассуждая о трансатлантических отношениях в эпоху Обамы, следует понимать, что с конца 2009 года, когда в Южной Европе разразился долговой кризис, американцы постоянно поучали своих союзников, пытаясь навязать им свои экономические рецепты. Более того, многие в Европе обвиняли Соединенные Штаты в том, что они активно участвуют в игре на мировых финансовых биржах, нацеленной на понижение курса евро. Вспоминали, что Goldman Sachs в свое время помогал афинскому правительству скрыть государственный долг, чтобы страна смогла беспрепятственно присоединиться к валютному союзу. Теперь же, говорили европейцы, игроки, заинтересованные в падении евро, использует принцип «слабого звена», начиная атаку на греческие фондовые рынки. Существовали опасения, что Греция окажется в зависимости от МВФ, а, следовательно, и от крупнейшего спонсора этой организации Соединенных Штатов, которые получат возможность влиять на финансовую политику Европейского центрального банка.
Конечно, не оправдались и надежды европейских правозащитников. Как известно, Джордж Буш-младший отказался от участия США в работе Международного трибунала
Когда к власти в США пришла администрация Обамы, сторонники Международного суда в ЕС воспряли духом. «Обама, скорее всего, исправит ошибки своего предшественника, – писал The Economist, – поставит подпись под Римским договором и убедит конгрессменов привести американское законодательство в соответствие с требованиями МУС, что позволит этому институту стать эффективным орудием в борьбе с Баширами и Милошевичами всего мира» [401] . И, действительно, Америка стала оказывать помощь Гаагскому трибуналу в охоте за африканскими политическими и военными лидерами и в случае с Каддафи принялась даже говорить от имени МУС, что многие правозащитники сочли очень хорошим знаком. «Мы вступаем в новую эпоху – эпоху глобальной ответственности, – отмечал в The Guardian либеральный проповедник Тимоти Гартон Эш. – Люстрация, комиссии правды, открытие архивов, громкие независимые расследования и суды – все говорит о том, что политические преступления не будут больше оставаться безнаказанными. И даже такие отпетые негодяи, как бен Ладен, в идеале должны находиться не на дне моря, а в тюремной камере по соседству с Младичем и Каддафи» [402] .
401
The Economist. 2009. February. 20.
402
The Guardian. 2011. July. 26.
Однако Обама, даже в тот период, когда у него было большинство в конгрессе, не отважился подписать Римский статут. В первую очередь его остановил тот факт, что помимо обвинений в геноциде и преступлениях против человечности суд может предъявить любому государству обвинения в агрессии. А что именно считается агрессией, в Гааге пока еще не решили.
К тому же, Обама не смог ничего противопоставить скептикам, которые еще с конца 90-х критикуют МУС. «Америка, – писала The Washington Post, – всегда была главной цитаделью, которая противостоит наивным идеалистам в Гааге, призывающим отказаться от принципов государственного суверенитета, закрепленным в Вестфальском договоре» [403] . «Всегда необходимо учитывать множество факторов, – говорил бывший представитель США в ООН Джон Болтон. – Как повлияет вмешательство трибунала на внутриполитическую ситуацию, не приведет ли оно к усилению соперничества между враждующими группировками, не вынудит ли другие авторитарные режимы еще больше закручивать гайки. Суд, рассматривающий военные преступления, всегда будет политизирован и пристрастен. А амнистия позволит быстрее стабилизировать ситуацию. Таким образом, праведное желание наказать преступников может сослужить вам дурную службу» [404] .
403
The Washington Post. 2011. May. 12.
404
Ibidem.
В мае 2011 года, когда в Америке уже полным ходом шла предвыборная кампания, Обама совершил тур по странам Европы, рассчитывая заручиться поддержкой трансатлантических союзников. Местные политики и журналисты по-прежнему обвиняли его в агрессивной, милитаристской политике. И хотя сами европейские страны на тот момент уже не отличались миролюбием, пренебрежение, которое выказывал им Обама на протяжении всего своего правления оставило, у них неприятный осадок.
Однако, как писала The Washington Post, «во время своего турне президент США попытался нажать на кнопку перезагрузки в отношениях со странами Старого Света, которые чувствовали себя забытыми и брошенными на произвол судьбы» [405] . Не случайно, политологи окрестили его поездку по европейским столицам «покаянным турне». Европейцы понимали, конечно, что за три года у власти Обама из дилетанта, абсолютно не искушенного в международных отношениях, превратился в политика-тяжеловеса, у которого появились свои, пускай и весьма расплывчатые представления о том, как функционирует мировая система. «Это уже не зеленый юнец, – говорил вице-президент Центра стратегических и международных исследований Стивен Фланаган, – и лидеры стран Старого Света научились видеть в нем стратега, который может предложить нестандартные решения проблем и формирует повестку дня для западного мира» [406] . Сам Обама чувствовал себя уверенней, и если в 2008 и 2009 годах он вел себя в Европе очень скованно, на этот раз он позволял себе такие вольности, что наблюдатели только разводили руками. «Бывший гарвардский профессор, который считался «своим» среди европейских интеллектуалов, – писала The Guardian, – стал поразительно напоминать своего предшественника из Техаса. Он похлопывал европейских лидеров по плечу, плоско шутил и жевал жвачку на заседании «восьмерки» [407] .
405
The Washington Post. 2011. May. 31.
406
The International Herald Tribune. 2011. June. 18.
407
The Guardian. 2011. May. 29.
Тем не менее, подборка фотографий, которую мог представить Обама по итогам своего европейского турне, впечатляла. О таком улове мечтал бы, наверное, любой политтехнолог: вот президент за кружкой «Гиннеса» в ирландском пабе, вот он играет в настольный теннис с британским премьером Дэвидом Камероном, вот жарит бургеры и сосиски для афганских ветеранов в саду на Даунинг-стрит, а вот уже блистает на торжественном приеме в Букингемском дворце. И, что интересно, во всех амплуа выглядит весьма органично.
Стопроцентным пиаром многим показалась история о европейском происхождении Обамы. Чиновники Белого дома порылись в архивах и выяснили, что дальний предок президента по материнской линии был, оказывается, ирландским сапожником, эмигрировавшим в Америку в 1850 году. И Обама мастерски разыграл эту карту, отправившись на его родину в небольшую деревеньку Манигалл. Многие эксперты вспомнили тут же, как Рональд Рейган, перед тем как переизбраться на второй срок, побывал в ирландском графстве Типперери, заглянув в церковь, где крестили его прапрадеда, и выпив кружечку пива в местном пабе. В Дублине Обама выступил перед многотысячной толпой, которая встретила его речь овациями. Президент назвал себя на ирландский манер Барри О'Бамой, пообещал американскую помощь в преодолении кризиса и даже произнес на гэльском языке знаменитый лозунг своей первой предвыборной кампании: «Да, мы можем». Он отметил также, что сделал себе политическую карьеру в Чикаго – самом ирландском городе Америки. «Заигрывания с небольшой европейской страной, – писала The Washington Post, – которая погрязла в долгах и утратила доверие соседей, объясняется лишь электоральными интересами Обамы. Ведь в Соединенных Штатах проживает несколько десятков миллионов граждан ирландского происхождения» [408] .
408
The Washington Post. 2011. May. 31.
Избирательная кампания в США вынудила Обаму быть более лояльным и в отношениях с Британией. Ведь в противном случае он мог окончательно утратить расположение белых англосаксов. Входе визита в Лондон Обама попытался наладить связи с британской элитой, которые, казалось, были безнадежно испорчены после аварии на нефтяной платформе ВР. Президент США вновь заговорил об «общих ценностях», единстве англосаксонских народов, Великой хартии вольностей и «весомом вкладе Британии в операцию в Афганистане». Обама остановился в Букингемском дворце и произнес речь перед обеими палатами парламента. «Иностранные лидеры, – писала The New York Times, – почти никогда не выступают в обеих палатах, ведь это одна из привилегий британских монархов. До Обамы такой чести удостоились лишь Шарль де Голль, Нельсон Мандела и папа Бенедикт XVI» [409] .
409
The New York Times. 2011. May. 30.
Как отметила член парламента Тесса Джоуэлл, «историческая речь Обамы вызвала волну политической битломании» [410] .
Но если эта волна и поднялась, она быстро схлынула. Европейские остроумцы назвали поездку Обамы «комедией ошибок». И наиболее символичным в этом смысле стал прокол президента на приеме в Букингемском дворце, когда, перекрикивая звуки британского гимна, он попытался произнести тост в честь Елизаветы II, недоуменно пожимавшей плечами.
Критики в Вашингтоне заявляли, что «европейский предвыборный тур» не принесет Америке никаких дивидендов и является бессмысленным разбазариванием государственных средств. Как отметил в своем блоге бывший губернатор Миннесоты Тим Павленти: «Простите, что прерываю ваш славный поход по пабам, но откуда у вас деньги на развлечения, если все ушло на реформу здравоохранения» [411] .
410
Ibidem.
411
http://www.facebook.com/timpawlenty
По словам республиканцев, единственным реальным, а не имиджевым достижением Обамы могли стать результаты саммита во французском Довилле. Однако, как отмечал The American Thinker, «встреча «восьмерки» превратилась в обыкновенный светский раут, на котором присутствовали лишь «хромые утки». И хотя американский президент уломал своих союзников выделить 20 млрд. долларов на поддержку «арабской весны» в Тунисе и Египте, роль лидера свободного мира оказалась ему не по плечу. Особенно наглядно это проявилось в тот момент, когда он отклонил просьбу Николя Саркози предоставить в распоряжение коалиции, ведущей военные действия в Ливии, современные самолеты «А-10» и «АС-130» [412] .
412
The American Thinker. 2011. May. 30.