Эпоха весны
Шрифт:
– Сопляк! Ты еще и эгоист, оказывается! Я удивляюсь, как у тебя хватило наглости так использовать обещание, которое я даже не тебе давал! – Павлов в ярости стукнул кулаком по столешнице. – Это отец твой его заслужил, а не ты!
– Но оно ведь перешло ко мне по наследству, – мрачно ответил Роман. – Вы все еще обязаны ему, а теперь помогите мне и все, вы будете чисты.
Павлов быстро остыл, он ведь понимал, что Роман говорит чистую правду.
– Я уже жалею, что твой папаша помог мне тогда, – Павлов несколько раз сжал и разжал кулаки.
– Не тревожьте его прах, – попросил Роман. – Просто сделайте то, что я прошу. Она ведь ничего не будет помнить. Никто кроме нас двоих не будет знать.
– Чтобы больше ты сюда никогда в жизни не приходил, – процедил Павлов. – Понял?
– Само собой, – кивнул Роман. – Как только Ирина вернется, мы подпишем тройственный договор и уедем.
– Послезавтра в десять вечера она приедет к вашему дому, – Павлов с презрительным взглядом бросил Роману маленький пакетик. – Это можешь дать ей, если у нее будут потом ночные кошмары.
– Спасибо, – Роман поднялся на ноги. – Извините за мой тон сегодня, но вы ведь понимаете как это важно для меня.
– Твоя Ирина замечательная женщина, а на свою беду, ты, Роман – эгоистичная сволочь. Я верну ее тебе, но не дай бог ты не оправдаешь то, в чем ты мне тут клялся. Если я узнаю, что ты мне тут лапшу вешал – я тебя найду даже на Марсе. И твой отец даже в могиле устыдится такого сына. А теперь – проваливай.
Роман торопливо ушел, сжимая во вспотевшем кулаке пакетик.
Стыд, облегчение и радость ясно читались на его лице. Ведь ему обещали вернуть Ирину, вернуть любящей женой, вернуть с ребенком под сердцем. Живой и здоровой. Анна, конечно, будет рада встретить ее, после того скандала. Все образумится, они станут замечательной тройственной семьей.
Ему обещал сам Павлов. Как можно усомнится в обещаниях такого человека?
– Будьте предельно аккуратны. Никаких новых штучек, только проверенные средства. Если ребенок пострадает, я вас размажу, – Павлов стоял перед тремя серьезными людьми.
Хрупкая на вид девушка сказала:
– Мы уже посмотрели, как она живет и с кем. Вывезти ее несложно – просто отключим ее сестру, сигнализация в доме просто смешная. Вот только там собака, немецкая овчарка – вы не против, если мы ее нейтрализуем?
– Нет, дохлых псин нам не нужно. Что там насчет ее вечерних прогулок?
– Можно, – кивнул высокий человек с тонкой бородкой. – Она часто делает покупки тут. – Он указал на развернутую на столе карту.
– Хорошо, – согласился Павлов. – Как там у вас с оборудованием?
– Порядок, – сказал третий «серьезный человек», молодой брюнет. – Нам будет нужно всего полчаса на все, генные и прочие карты этой дамочки у нас уже есть. Не бойтесь, мы ведь такое уже раз пятьдесят проделывали.
– Но не с беременными, – подчеркнул высокий.
– Слушай, я врач в пятом поколении, – снисходительно ответил брюнет. – Знаю что делаю.
– Скажите, – девушка посмотрела на Павлова. – Это опять кто-то хочет вернуть жену, да?
– Все так, – признался тот. Своим подчиненным он не любил врать без особой надобности. – Радуйтесь, что воссоединяете семьи.
– Шутку поняли, – улыбнулся брюнет. – Оплата такая же?
– Получите больше на двадцать процентов, если будет с ней нежны и заботливы, – Павлов повернулся к выходу. – Я потом посмотрю запись.
– Это что? Его родственница? – тихо спросил у своих коллег высокий человек.
Павлов ждал их. Сидел в комнате, где десятки раз видел, как его подчиненные орудуют над «клиентами». Десятки раз он наблюдал одну и ту же процедуру. Все так же. Все «клиенты» оставались такими, как и раньше, просто что-то забывали. Забывали избирательные эпизоды, незаметно для себя. Их всегда ждали заботливые родственники, решившиеся на такую рискованную и подпольную процедуру ради их же добра. Чаще «клиентами» становились люди, пережившие что-то особо тяжелое или трагическое. Иногда к Павлову попадали и совсем иные. Их приводили сюда отнюдь не взволнованные близкие, а хмурые личности в невыразительной одежде. За таких платили особенно хорошо – при развитии современной криминалистики легче было просто «подправить» память, чем избавляться от трупов.
Павлов нервно выкурил уже пятую сигарету – это случалось с ним редко. Группа опаздывала на пятнадцать минут. Патрульных, которые могли прицепиться к ним, Павлов не боялся – у каждого из группы были спецпропуска и лицензии скорой помощи. Заторов на дорогах тоже можно было не опасаться – час пик давно прошел. Неужели что-то не так пошло?
Он в очередной раз про себя крепко выразился о Романе Скорых, который таким подлым образом решил вернуть себе жену. Старик закашлялся и вышвырнул сигарету в мусорную корзину, та лишь недовольно зажужжала – слишком мало мусора ей скормили.
В очередной раз он начал подумывать, как бы отплатить Роману, но потом вовремя одергивал себя – нельзя, он сделает только хуже чем есть. Возможно, Павлову впервые стало стыдно за свои действия, а вернее – за слабость. Ведь мог же он спокойно выгнать Романа, но этот паскудник вспомнил о том старом обещании, которое действовало уже сорок лет. «Дурак, старый дурак ты, – подумал Павлов. – Хочешь умереть честным, никогда не нарушающим данное однажды слово. Замечательно. Тебе за это нужно памятник поставить».
Размышления были прерваны вошедшими. Их было трое. На руках у брюнета, бережно завернутая в теплое одеяло, лежала рыжеволосая женщина двадцати пяти лет, именно такая, какой Павлов видел ее три года назад, когда был на свадьбе Романа и ее, Ирины. Тогда еще отец Романа был жив и все рассказывал Павлову, какой талантливый у него сын, какая замечательная у него молодая невестка.
Павлов молча смотрел на вошедших.
Брюнет уверено кивнул и сказал:
– Вот, все как нужно сделали – один пшик из баллончика и я уже героически несу прекрасную девушку к выходу.