Эпоха весны
Шрифт:
– Давай, герой, на стол ее. Время, – поторопил его высокий парень. – Мы все видели, как она невзначай потеряла сознание, а ты ее красиво понес на свежий воздух.
Павлов молча подошел поближе и смотрел, как его подчиненные проворно снимают с Ирины верхнюю одежду, ставят над столом биосканер и настраивают датчики.
– Проблемы были? – спросил Павлов.
– Нет. Начальство того торгового центра ведь к нам тоже когда-то обращалось. Понимающие люди. Их камеры даже не смотрели в ту сторону.
– Ах да, эти, – вспомнил Павлов, не отрывая взгляда от Ирины.
Его подчиненные лишь скромно заулыбались, заметив, как их почтенный старец смотрит на девушку, и продолжали настраивать аппаратуры.
На рыжие кудри надели тонкую сетку, на закрытые глаза положили мягкие диски, тонкие, белые пальцы вложили в контактную ткань.
– Эй, цепочку ее сними, – указала девушка, ставшая за биосканером. – Фонит немного. Я плохо вижу ток крови, да и за плодом мне нужно смотреть в оба.
Павлов остановил порыв высокого парня и сказал:
– Я сам.
Тот лишь пожал плечами и отступил к брюнету, который одел уже на свою голову нейроанализатор.
Павлов опёрся о край стола и наклонился над Ириной, стараясь не дышать. Его конечно больше волновала не цепочка – больше был нужен повод, чтобы дотронутся до кожи девушки. Брюнет бережно, двумя руками, приподнял ее голову. Несколько секунд подчиненные с нескрываемым любопытством наблюдали, как их начальник осторожно провел кончиками пальцев по бледноватой щеке девушки. Потом снял с ее шеи тонкую серебряную цепочку. Брюнет, с легкой улыбкой, включил нейроанализатор и сказал:
– Ну, давайте аккуратненько, подключайте меня к ней.
Павлов со смешанными чувствами отошел от стола. В руке он держал еще теплую цепочку с простым камнем – малахитом-змеевиком. Руки все еще дрожали, хотя в таком возрасте это и не удивительно. Давно он не чувствовал себя так, как теперь.
Ему показалось, что он одновременно испытывает и жалость к девушке, и стыд к себе. А может, это просто были последние капли того, что некогда казалось неисчерпаемым источником. Последняя старческая симпатия к молодой женщине, которой, именно благодаря Павлову, сейчас старательно «промывают» мозги. Или все-таки – просто последний проблеск влечения?
Бросив взгляд на хлопочущую над Ириной группу, он положил цепочку в карман и с облегчением вздохнул. Это останется с ним, как память.
Теперь он знал точно, что не будет ничего предпринимать.
Он никогда не сомневался в работе своих подопечных. В них можно было быть уверенным. Лучше них в этом городе никто не работал.
Павлов знал, что Ирина очнется в своей машине рядом с домом, где она и Роман успели прожить почти три года. Она очнется с четкими мыслями, с чувством горечи и понимания, она помедлит несколько минут и потом выйдет из машины. Она возьмет себя в руки и взойдет на крыльцо и откроет двери. Она увидит Романа, и ни о чем не подозревая скажет, что ошибалась, что нельзя теперь, в наше время идти на поводу у старых обычаев, что она понимает стремления Романа и ничего не имеет против Анны. Все закончится хорошо. Их семья будет дружной. Ребенок Ирины родится в положенный срок и будет здоровым. Роман никогда не заикнется о том, что просил у Павлова. Он будет искренне любить своих жен. У них будет еще трое детей. Они будут воспитываться сообща и уж точно никогда не узнают о том, что когда-то давно, один старик фактически сделал их жизнь именно такой.
Что ж, подумал Павлов, надеюсь, что именно так все будет. Иначе, зачем было все это затевать?
Дальние рейсы
Немногие умеют быть стариками.
Сколько себя помню, я часто задавался одним и тем же вопросом. Проходили годы, а я все не мог честно ответить самому себе – почему сорок лет назад я решил стать пилотом и пошел в Лётную академию. Да, окружающим я мог еще что-то там плести о романтике полета и прочем, но самого себя ведь не обманешь. Нет, мне, конечно, нравится летать, но вот все остальное…
Я имею ввиду все те проблемы, с которыми сталкивается любой пилот и командир современного авиалайнера – недовольные пассажиры первого класса, грубые пассажиры первого класса и неотесанные пассажиры первого и прочих классов, вечно требующие, чтобы их жалобы выслушал командир корабля. Мне жутко надоедала необходимость ходить при полной парадной форме – побрякушки делали меня похожим на опереточного офицера, ну знаете, как их там изображают – «ваше благородие» и все прочее. Но что ж поделать – компания, на которую я работал, очень славилась историческим шармом своих авиалайнеров – салоны самолетов так и цвели всяким антиквариатом, от портретов государей-императоров до настоящих граммофонов. Наша форма и то была стилизована под имперскую офицерскую форму. Правда, стюардессы наши щеголяли в полнее современных нарядах.
Никогда не любил того маскарада, но что поделаешь – контракт был контрактом, да и пенсия мне причиталась очень достойная по нынешним временам.
Но, хорошо, что все это теперь в прошлом. У меня теперь нет никаких пассажиров, а если бы вы были пилотами, то сразу бы поняли какое это счастье – возить болванки или редкоземельные металлы, а не толпу склонных к панике граждан. Да, но рейсы у меня теперь не в пример длиннее – Луна – Рея – Титан (надеюсь, вы знаете, что это спутники Сатурна).
Вы спросите, как я, обычный «атмосферник», пилот воздушного самолета, попал на грузовые трассы Ойкумены? Просто. Когда мне стукнуло пятьдесят семь, компания вежливо и почетно отправила меня на пенсию. Но сидеть дома и ловить рыбку у пруда мне совсем не хотелось – пусть это делает мой старший брат с моим папашей, у них замечательно получается по шесть часов сидеть над поплавком. Мои дети давно выросли и разъехались, с женой я развелся за три года до этого.
Я был свободен от всего, что делал всю свою жизнь, от всех обязанностей. Сначала мне это нравилось, но прошла неделя, потом другая и мне стало откровенно тоскливо и просто скучно. Мне очень не хотелось стать обычным пенсионером, тем более что со здоровьем у меня было все в порядке – я ведь один из первых, чьи родители решили сделать ребенку процедуру ПМО. Еще раз спасибо за это моему прогрессивному отцу.
Сначала я пытался компенсировать тоску по работе общением с некоторыми миловидными девушками и женщинами-профессионалками. Но, честное слово, мне стало скучно после месяца такого разврата, а не потому что я уже ничего не мог. Алкоголизмом я тоже никогда не страдал. Что тут поделать, такой уж я старичок.
И в один дождливый день мне попалась на глаза наглая рекламная вывеска, порхавшая над тротуаром как назойливый комар. Я шел домой от своего старого знакомого, время от времени бросая взгляды на витрины магазинов. Прохожие привычно отмахивались от рекламы и шли дальше, не глядя. Но я остановился.