Эпос хищника. Сборник

Каганов Леонид Александрович

Коридор извивался и раздавался вширь, мерцая всеми переливами света вдали, я прикипал взглядом к этому свету, несся к нему, и наконец влетел в огненное озеро, вылетел из коридора и полетел все выше и выше. Коридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором, коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат Николай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них. Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром, каждой его песчинкой и каждой

бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной сидел я, и в кузове лежал я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так просто - я и есть весь этот мир. Я - Вселенная. И в том числе Аркадий Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза.

* * *

Фон был нечеткий, белый, но сумрачный. Где-то на грани углового зрения что-то маячило, размываясь. Какой-то рычаг или башня. Тела я не чувствовал, но мог открывать и закрывать глаза. Где-то за мной по-прежнему оставалось жерло сиреневого коридора, я чувствовал его, но уверенно держался наверху. Затем постепенно вокруг появилась резкость и башня оказалась всего-навсего серым штативом больничной капельницы.

– Он приходит в себя.
– сказала женщина в белом халате и склонилась надо мной.

Я хотел что-то сказать, но не мог открыть рта. Прошло несколько минут, я чувствовал что рядом по-прежнему есть люди, и сделал еще одну попытку заговорить. На этот раз попытка удалась.

– Где я?

– Тише, тише!
– тут же шепотом отозвалась женщина и склонилась надо мной.

Я узнал ее - это была медсестра Светлана, которую я видел две недели назад в операционной.

– Где я?

– Нельзя разговаривать! Вы в больнице, вчера вечером попали в аварию, вас прооперировали, все цело, все будет хорошо. Разговаривать нельзя.

– Вчера? В другую аварию?

– Вам все расскажут, не надо разговаривать.

– Но я же умер?

– Кто вам сказал такую глупость?

– Умер и ходил как нежилец.

– Как кто? Куда ходил?

– Значит у меня были эти… комические галлюцинации?

– Комические? Смешные что ли?

– Нет от слова "кома".

– Ну тогда уж правильнее будет "коматозные". Хотя такого термина нет. Но не волнуйтесь, во время клинической смерти мерещится многое.

– Клиническая смерть - это ведь смерть в клинике, так? А смерть духовного тела?

– Вот вы поправитесь и нам расскажите. А то те, кто из комы вышел, не любят ничего рассказывать. Но пока не надо разговаривать.

Я замолчал, осмысливая услышанное.

– Постойте, но ведь вы были в операционной? Вас же зовут Светлана?

– Светлана.
– мельком удивилась она и, судя по голосу, куда-то обернулась.
– Надюшка, спустись, сообщи родственникам, что больной уже пришел в сознание. А то с ночи сидят, ждут.

– А что за родственники?

– Мама пришла, девушка молодая, Юля, звонил э-э-э… Михаил Германович кажется - это ваш отец? Но мы в реанимацию никого не пустим. А когда вас через

пару дней переведут в обычную палату - там уже как врач скажет.

– Мама, Юля, Михаил Германович… - повторил я шепотом.
– Знаете что?

– Что? Передать что-то?
– Светлана склонилась надо мной.

– Передайте. Передайте им: проходите, не толпитесь, людишки добрые!

Я закрыл глаза и расслабил невидимые мышцы души, удерживавшие меня над воронкой сиреневого коридора. И полетел вниз. Вниз, в полную темноту.

– Так, что такое? Подожди, стой! Доктор! Доктор!! Товарищ Скворцов!!! Сюда! Больному плохо! Мы теряем его!

Я уже не слышал - я падал все глубже и глубже, в полную темноту.

 Москва, 1998

 10 апреля - 28 июня

ГЛЕБ АЛЬТШИФТЕР

Я подошел к двери и постучал. Молодой, немного клетчатый голос меланхолично ответил "войдите". Я осторожно вошел и огляделся. Комната больше напоминала медицинский кабинет, чем гостинную или бассейн, в углу сидел белый топчан, накрытый соленой клеенкой, у окна стоял стол в окружении спящих кактусов, на стене висел календарь на несуществующий год, рядом стыдливо ютился шкаф с книгами и почему-то детскими игрушками. За столом сидел человек в холодном пиджаке, в больших тусклых очках. Я навел на него взгляд и кликнул левым глазом, но информации не оказалось.

– Вы - Глеб Альтшифтер.
– то ли спросил, то ли приказал он.
– Садитесь. Меня зовут Тамара Потаповна.

Я сел в указанное мне несъедобное кресло и протянул свой тощий паспорт. Человек взял из пачки большой лист белой бумаги и авторучкой задумчиво провел вверху линию, а затем, спотыкаясь о молекулы бумаги, записал "Глеб Альтшифтер, первичник". Я и глазом не моргнул, только повел бровью.

– Вы хорошо добрались, Глеб?
– спросил он.

– Хорошо, немного душно, но в целом хорошо.

– Как вы себя чувствуете?

– Очень хорошо. Немного хуже чем завтра, но тоже очень хорошо.

– Итак, что вас беспокоит?

– Тамара, вы задаете сложные вопросы. Меня как раз беспокоит именно то, что меня что-то беспокоит. Если бы я знал что именно меня беспокоит, я бы наверно успокоился.

– Хорошо, я уточню. У вас бывают необычные переживания, мысли, чувства, ощущения?

– О, да. Вся жизнь - это необычные переживания, мысли, чувства.

– И давно это началось?

– Двадцать семь лет назад. Я ведь рыба по гороскопу.

– М-м-м, в общем я не об этом… А какие именно необычные ощущения вас преследуют?

– У меня иногда болит голова, левый мизинец ноги. Обычно правой ноги, для равновесия, иногда щеки не совсем меня слушаются, пару раз было, что печень снималась с места и часами ходила по животу и груди. И тогда…

– Очень интересно, продолжайте!
– прервал меня человек за столом. Он написал на листе бумаги "ПСД" и стал задумчиво водить авторучкой, подкрашивая и расширяя в бумажном пространстве уголки буквы "П".