Эр-три
Шрифт:
– Положим, не историческое, а археологическое, и не каждое второе, а максимум — каждое третье, - подключилась к разговору внучка великого археолога.
– И стоит признать, что личными эти открытия называть некорректно: все члены нашей семьи работали не единолично и собственноручно, но в составе профессионального коллектива. Это вообще свойственно советской науке — трудиться сообща!
– Некая коллективность труда свойственна не только советским ученым.
– Я уловил некий намек, для западной научной мысли и практики неприятный, и решил оппонировать.
– Времена ученых-единоличников
– Тем не менее, вынуждена настаивать.
– Сдаваться Наталья не собиралась.
– Между коллективным трудом в понимании советских ученых и совместными проектами, принятыми у вас, в мире капитала, существует колоссальная разница! Например, Вы, профессор, защищали диссертацию. Возможна ли была совместная защита?
Я улыбнулся во всю ширину пасти. Вдруг, в этот самый момент, я понял, что tovarisch Babaeva не пытается меня сбить с толку или агитировать: ей действительно интересно, как все это работает по нашу сторону Рассвета, и интересно в деталях.
– Совместная защита диссертаций прямо запрещена на всей территории Болонского научного права. Еще в двадцать втором, на волне внезапно выросшей важности черных, желтых, красных, чешуйчатых и даже мохнатых, жизней, возникла порочная практика: следом за настоящим соискателем степени, как бы в хвосте, шли новоявленные ученые, все достоинства которых ограничивались необычным экстерьером, но во внимание принимались в первую очередь… - Я перевел дух.
– В общем, когда ситуация приняла угрожающие масштабы — на два десятка свеженазванных пи-эйч-ди приходился всего один человек, понимавший, о чем идет речь в совместно защищенной диссертации, и это немедленно сказалось на качестве и объеме научных исследований — и было принято решение о запрете таких совместных защит. Правда, я считаю, что это все равно была полумера. Следовало и вовсе отозвать все ученые степени, полученные таким образом…
– …но в те годы за такое могли попросту линчевать на площади, - подхватил американец.
– Я очень хорошо все это помню, да…
– Наши миры удивительно похожи по форме и совершенно различны по содержанию, - немного задумчиво ответила администратор.
– У нас групповая защита означает, что тема настолько многогранна, что одному человеку просто невозможно охватить ее всю даже самым могучим интеллектом. У вас же — что за один, потенциально великий, ум, держатся, как рыбы-прилипалы за акулу, десятки посредственностей.
– Можно подумать, у вас так не бывает!
– фыркнул я.
– Возьмем, хотя бы, вашу семью. Сколько самых разных ничтожеств наверняка паразитирует на несомненном гении Вашего великого деда!
Наталья ничего не ответила. Было видно, что она задумалась, глубоко и внезапно, и что-то такое вспоминает.
Наталья молчала, молчал и я. Соответственно, ничего не говорила девушка Анна Стогова. Издавал ли осмысленные звуки товарищ Хьюстон, я доподлинно не знал: воспользовавшись начавшимся диспутом, американец тактически
Стюард принес мне яблоко — уже третье за этот недолгий обед. Яблоко кончилось раньше, чем пауза.
– И все же, профессор, я не могу вспомнить ни одного, как Вы выразились, паразита, в ученом окружении деда. Ученики — были и есть. Соратники — имеются. Консультанты всех мастей — тоже, ведь ни один, даже самый авторитетный, ученый не может знать и уметь абсолютно все, что требуется.
Так, примерно, и проговорили почти полчаса. Аргументация обеих сторон перешла из области чисто научной в научно-человеческую, из научно-человеческой — в человеческо-практическую, и неизвестно, до чего бы дошла и с собой завела, но тут у нашего инженерно-технического попутчика кончился алкоголь.
– Вы зря агитируете нас за советскую власть, товарищ Бабаева!
– сообщил советский американец, внезапно появляясь за нашим уютным столиком.
– Я уже довольно давно и успешно сагитирован, и доказательство тому висит у меня на шее, гостя же нашего уговаривать, покамест, рано: он пока только слышал слова…
– …и ощутил приличное финансирование!
– Я оторвался от опустевшей миски.
– Но для того, чтобы делать серьезные выводы, этого мало.
– Какие же выводы Вы сделать уже готовы?
– администратор экспедиции посмотрела на меня с интересом и значением.
Я мог бы сказать очень о многом. Например, о том, что с самого момента приземления своего в воздушном порту живу, как в странной сказке, очень интересной и, видимо, доброй. Что от интересности этой и доброты сама собой приподнимается шерсть на загривке: любой европейский ребенок, выросший в читающей семье, помнил, чем чуть было не закончился для Гензеля и его сестры Гретель пряничный домик. Что уже как взрослый образованный человек, я читал сборники отчетов Великих Инквизиторов, святых отцов Якоба и Вильгельма, и понимал, кто и кем пообедал на самом деле.
Что все эти замечательные преференции, которых я бы никогда не увидел на любом другом контракте, означать могут только одно: платить за них придется очень скоро, и совершенно непонятно, чем и как.
Ничего из этого я, конечно, не сказал.
– Выводы? Выводы простые. Проект ваш куда более важен и сложен, чем кажется на первый взгляд и чем ваша пресс-служба сообщает в пределы красного океана.
– Это Ваше природное феноменальное чутье?
– не удержался от запуска шпильки основательно набравшийся инженер.
– Это немного формальной логики, простой аналитики и индукционного восприятия действительности!
– я понимал, что меня уже специально провоцируют, и старался не горячиться. Получалось откровенно так себе: больше всего хотелось съездить лапой по лощеной американской морде, хотя желание это я, конечно, сдержал.
Положение ловко спасла Наталья Бабаева.
– Что за красный океан?
– осведомилась она, одновременно накладывая какой-то конструкт на вернувшегося собеседника.
– Это какая-то метафора, связанная с цветом флага нашего Союза?