Эра жаворонка

Ефимова Марфа

В чём-чём, а в излишней словоохотливости коллегу упрекнуть было невозможно. Вук тоже не любил пустую болтовню, но лаконичность Тимофеева ему показалась чрезмерной.

– Каким же образом? Особо прочувственное чтение вслух евангелия? Или две чашки ромашкового чая вместо одной?

– Мы с супругой ходили на свинг-вечеринку.

– Сопло мне в ухо!
– Вук онемел.
– Неужто? И как оно? В присутствии жены с чужой киской?

– Не знаю. Мы только смотрели. Приглядывались.

– Приглядывались к чему?

– Стоит ли этим заниматься?

– И что решили?

– Решили, что это скучно.

Вук присвистнул:

– Скучно! Эх, а

я бы покувыркался! Да только Мила... И это всё?

– Нет.

– Всё-таки ромашковый чай.

– Нет. Мы отправили дочку к моим родителям и провели вечер вдвоём.

Вук хотел было съехидничать, но автоматический подсказчик пропел где-то в ухе, что двигатели готовы. Тимофеев лег в капсулу первым. Вук немного поколебался, стоит ли укладываться в катапультируемый отсек или лучше остаться в кресле пилота, потом последовал примеру коллеги. Инструкция не запрещала стартовать сидя, но не гарантировала мягкой посадки в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Капсула, она же спальное место в длительном перелёте, вроде как была надёжнее. Проверить этот факт, к счастью, никому не довелось - ни одна авария с демонтируемыми комплексами класса "Миф" до сих пор не регистрировалась. Вук лёг, хотя предпочёл бы пережить момент старта сидя, чтобы до последнего ощущать естественную гравитацию, когда голова выше ног. Однако благоразумно решил не противопоставлять себя более исполнительному товарищу.

По враз окаменевшим внутренностям Янко понял, что "Симург" оторвался от Земли и начал набирать скорость. Перегрузка Вуку была не страшна, хотя и неприятна - он был модифицирован ещё в детстве, спасибо родителям, не поскупились на операцию. Пилот попытался вчувствоваться в забетонированность сосудов и окаменелость сердца, попытался уловить выбросы энергии из АТФ в мышцах и увеличение давления в глазных яблоках, однако из общего ощущения панциря ничего вычленить не смог. Да и Бог с ним. Этот панцирь значительно облегчал жизнь при экстремальных нагрузках. Можно было летать и без него, отправляются же тысячи праздных туристов на Молу, но модифицированным леталось проще. Все пилоты-разведчики, насколько Вук был осведомлён, носили изменённые гены. Это замечалось и невооружённым взглядом, ибо модификация влияла на внешний вид человека: он становился более крепким и мышечным. Ни одного тонкокостного эльфа среди пилотов Вук припомнить не мог.

– Корабль выведен на орбиту искусственного спутника Земли, - бесстрастно объявил подсказчик спустя несколько минут.

Вук, отстегнувшись от капсульных креплений, подплыл к иллюминатору и зачарованно проследил, как скрывается в дымке циклона старушка Европа.

– Вук, не хулигань, - спокойно предупредил Сергей.

Первый пилот развернулся и устремился обратно к лежанке. До отрыва от орбиты и выхода на траекторию основного маршрута оставалось не более пары минут. Втискиваясь в упряжь и фиксируя бесконечные ограничители, Вук с раздражением подумал, что что-то с земной наукой не так. Человечество достигло громадных высот в медицине, биологии, химии, информатике, но безнадёжно упёрлось лбом в физику. Единственным значимым открытием, сделанным за последнюю сотню лет, оставалось обнаружение точек нелокальности или, как именовали их в народе, точки разборки. Но летели к точкам по старинке - на твёрдом топливе до орбиты и солнечных парусах далее. Гипертуннели, на которые воодушевлённо рассчитывали мечтатели позапрошлого века, прорубать так и не научились, а созданных природой и разведанных неподалёку от Земли оказалось не слишком много. Один вёл к Меркурию (девять с половиной минут

передвижения), один к Моле (сорок один час двенадцать минут) и пяток к самым захудалым уголкам галактики, два из которых кое-как использовались, кажется, в них добывали что-то редкоземельное, а три оставались законсервированными на всякий пожарный случай.

На Амикайю, также как и на Тенеру, также, как и на прочие жизнепригодные образования, попадали через точки разборки. Ближайшая к Земле точка висела на полпути к Марсу - ровно три месяца ковыляния в сторону красной планеты. А затем - после обратной сборки - ещё столько же до Тенеры.

– Жаль, что нет туннеля до разборки, - подал голос Вук, справившись с ремнями и замками.

– Нам рано иметь туннель, - отозвался тот.

– В смысле?
– не понял Янко.

Тимофеев пояснил:

– Человечеству открывают тайны и возможности лишь тогда, когда оно в состоянии воспользоваться ими разумно.

– А, ну да... Бомба в руках дикаря и всё такое...

Спорить первый пилот не стал. Он знал, что Сергей Тимофеев обладал некоторыми странностями - тот декларировал свои убеждения как научно-христианский креационизм, то бишь, веру в разумное сотворение с допуском естественной эволюции в непринципиальных элементах мироздания. Это не мешало второму пилоту быть высококлассным учёным и неконфликтным человеком, удобным в совместной болтанке внутри ограниченного пространства в течение почти полугода.

Поймав фотонный поток, корабль встал на крейсерскую скорость. Янко и Тимофеев облегчённо выдохнули, расхомутались. Вук коротко отрапортовал диспетчерам на Земле о благополучном старте и, кувыркнувшись пару раз в невесомости, поплыл осматривать датчики и приборы. Действие сие было совершенно бесполезным, но инструкция по осмотру, составленная почти сотню лет назад, апеллировала скорее к психологии, нежели к реальным потребностям. Занятий, сложнее наблюдений за аппаратурой и хомяком, в ближайшие три месяца не предвиделось.

Завершив формальную техническую ревизию, Вук уселся возле хомячьей клетки - контейнера из огнеупорного радиозащитного прозрачного пластика, сверхпрочные свойства которого гарантировали счастливое возвращение зверька, даже если человеческий экипаж склеил бы ласты. Интересно, подумал Вук, чем была вызвана столь трогательная забота о неразумном создании?

– Жив, Аквинский?
– спросил он, просовывая руку в шлюз контейнера и поглаживая хомяка по спинке. Тот, опасаясь конкуренции в распределении орешков, быстро затолкал фундук за щеку.

Тимофеев тем временем извлёк из личного отсека холограмму дочки и прикрепил снимок над спальной капсулой. Почесав макушку, перевернулся вниз головой и также перевернул фото.

– Не-не-не!
– воспротивился Вук.
– Верх будет там, где у Хомы Аквинского сейчас голова. Аквинский уже так привык.

– Когда это он успел привыкнуть?
– пробурчал Сергей, но снимок перевесил.

Янко довольно улыбнулся. Трюк сработал. Отсылка к потребностям зоопарка для биолога являлась беспроигрышной.

Вук покосился на холограмму. Белобрысая девчушка с хитрым личиком прижимала к щеке крыску-капуцина с такой же плутоватой мордочкой.

– Хорошенькая. Как зовут?
– полюбопытствовал первый пилот, примеряя к себе роль заботливого папаши. Выходило, вроде как, ничего.

– Шпулька.

– Шпулька Сергеевна?!
– поразился Вук.

– Почему Сергеевна?

– Не твоя, что ли? А так похожа.

– Ты о ком?
– нахмурился Тимофеев.

– О девочке.

– А-а-а... Я о крысе подумал...