Эркюль пуаро (сборник)
Шрифт:
В это время зазвонил телефон. Пуаро не хотел брать трубку, но телефон продолжал звонить, и он вспомнил, что мисс Лемон, передав ему письма на подпись, ушла домой, а Джордж, его камердинер, видимо, куда-то отлучился. Немного поколебавшись, Пуаро все-таки снял трубку.
– Мосье Пуаро?
– Да, я вас слушаю.
– О, как я рада! – Пуаро удивленно моргал, вслушиваясь в мелодичный женский голос. – Говорит Эбби Четтертон.
– О, леди Четтертон. Чем могу служить?
– Тем, что немедленно, сейчас же приедете ко мне, на эту ужасную вечеринку, которую я затеяла. Не столько ради вечеринки, сколько ради одного очень важного
Но Пуаро вовсе не собирался отказываться. Правда, лорд Четтертон, кроме того, что он был весьма родовитым аристократом и время от времени произносил в палате лордов скучнейшие речи, ничем знаменит не был, зато леди Четтертон была, по мнению Эркюля Пуаро, украшением лондонского le haut monde [173] . Все, что она говорила или делала, мгновенно становилось сенсацией. Она была умна, красива, эффектна и излучала столько энергии, что ее хватило бы для запуска ракеты на Луну.
173
Высшего света (фр.).
– Вы мне нужны, – снова повторила леди Четтертон. – Подкрутите щипцами ваши неподражаемые усы, мосье Пуаро, и немедленно приезжайте.
Пуаро конечно же не мог собраться так быстро. Он тщательно оделся, потом долго расчесывал и подвивал усы и лишь после этого тронулся в путь.
Дверь очаровательного особняка леди Четтертон была открыта настежь, и оттуда доносился такой гул и рев, словно вы очутились у ворот зоологического сада, где с цепи сорвались все его обитатели. Леди Четтертон, которая одновременно развлекала беседой двух послов, одного регбиста с мировым именем и евангелиста из США, увидев Пуаро, тут же направилась к нему.
– Мосье Пуаро, как я рада вас видеть! Нет-нет, не пейте этот отвратительный мартини. У меня для вас найдется кое-что получше – sirop, достойный султанов Марокко. Он в моей гостиной наверху.
И она быстро стала подниматься по лестнице, приглашая Пуаро следовать за нею. На секунду задержавшись, она бросила через плечо:
– Я не могла отменить этот вечер, иначе кто-нибудь мог что-то заподозрить. Слугам я обещала хорошо заплатить, если будут держать язык за зубами. В конце концов никому не хочется, чтобы его дом превратился в осаждаемую репортерами крепость. А бедняжке и без того столько за эти дни досталось...
Пройдя площадку второго этажа, леди Четтертон принялась подниматься на третий. Запыхавшийся и несколько озадаченный Пуаро едва поспевал за нею.
Наконец леди Четтертон остановилась, кинула взгляд вниз через перила и распахнула одну из дверей.
– Я привела его, Маргарита! – воскликнула она. – Вот он, собственной персоной! – И с торжествующим видом леди Четтертон отступила в сторону, пропуская Пуаро. Затем коротко представила: – Маргарита Клейтон – мой самый-самый близкий друг. Вы должны непременно помочь ей, мосье Пуаро. Маргарита, это тот самый Эркюль Пуаро. Он сделает
И, не дождавшись ответа, который, по ее мнению, мог быть только один (ибо леди Четтертон недаром слыла взбалмошной красавицей), она поспешила к двери, неосторожно громко бросив на ходу:
– Я должна вернуться к этим ужасным гостям...
Женщина, сидевшая на стуле у окна, поднялась и устремилась навстречу Пуаро. Он узнал бы ее, даже если бы леди Четтертон и не назвала ее имени. Этот прекрасный высокий лоб, эти подобные темным крыльям полукружья волос на висках и широко расставленные глаза! Черное платье с высоким воротником, плотно облегающее фигуру, подчеркивало совершенство форм и матовую белизну кожи. Это было лицо, поражающее скорее своей оригинальностью, нежели красотой, – одно из тех не совсем пропорциональных лиц, какие можно увидеть на портретах итальянских примитивистов. Да и во всем облике ее было что-то средневековое, какая-то пугающая чистота и невинность, которая куда как притягательней современной утонченной распущенности. Когда она заговорила, в голосе ее слышались наивность и детская непосредственность.
– Эбби говорит, что вы просто волшебник. – Она серьезно и вопрошающе посмотрела на него.
Какое-то время Пуаро внимательно рассматривал ее. Однако в его взгляде не было ничего, что позволяло бы заподозрить его в неделикатном любопытстве. Так врач смотрит на нового пациента.
– Вы уверены, мадам, – наконец промолвил он, – что я могу вам помочь?
Щеки ее порозовели.
– Я не совсем вас понимаю...
– Что именно вы хотите?
– О! – Казалось, она была обескуражена. – Я была уверена, что вы знаете, кто я...
– Я знаю, кто вы. Знаю, что ваш муж был убит и что майор Рич арестован по обвинению в убийстве.
Ее румянец стал гуще.
– Майор Рич не убивал моего мужа.
– Почему вы так думаете? – быстро спросил Пуаро.
Она вздрогнула и растерянно произнесла:
– Простите, я не понимаю...
– Я, наверное, смутил вас, задав не совсем обычный вопрос, ведь полиция, как правило, спрашивает: «Почему майор Рич убил Арнольда Клейтона?» Меня же гораздо больше интересует другое: «Почему вы уверены, что он его не убивал?»
– Потому... – она запнулась, – потому что я очень хорошо знаю майора Рича.
– Так, значит, вы хорошо знаете майора Рича, – спокойно повторил Пуаро. И после секундной паузы резко спросил: – Насколько хорошо?
Он не знал, поняла ли она его вопрос. Про себя же подумал: «Либо она чересчур наивна и непосредственна, либо очень хитра и искушенна... И, по-видимому, не я первый пытаюсь это понять».
– Насколько хорошо? – Она растерянно смотрела на него. – Лет пять, нет, почти шесть.
– Я не это имел в виду... Вы должны понять, мадам, что я вынужден задавать вам неделикатные вопросы. Конечно, вы можете мне сказать неправду... Женщины иногда вынуждены говорить неправду. Им приходится защищаться, а ложь очень надежное оружие. Но есть три человека, мадам, которым женщина должна говорить правду: духовник, парикмахер и частный сыщик, если, разумеется, она ему доверяет. Вы доверяете мне, мадам?
Маргарита Клейтон сделала глубокий вдох.
– Да, – ответила она. – Доверяю. – А затем добавила: – Раз уж я должна доверять.