Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа
Шрифт:
Он завел знакомства в 11-й и 15-й интербригадах, имел отношения с коммунистами и с анархистами среди солдат и в штабах, и это создало Эрнесту важную ауру, которой он пользовался, чтобы быть всегда в первых рядах, как, например, в Теруэле, в декабре 1937 года, во время захвата города республиканцами. Однако его энергия и безумная жажда деятельности подхлестывали его самомнение, и некоторые стали обвинять его в переоценке своей роли в войне, особенно после его выступления 4 июня, в котором он, справедливо или нет, назвал себя первопричиной появления в Испании американских добровольцев.
До победы франкистов в ноябре 1938 года Хемингуэй еще два раза бывал в Испании, в частности в Мадриде и Барселоне, где он наблюдал беженцев, спасавшихся из города. Будучи корреспондентом со стороны республиканцев, Эрнест не скрывал своих симпатий, но как писатель он стремился не осуждать, а пытаться понять, особенно массовые убийства, вина за которые ложилась на обе стороны. Хемингуэю нравилось, когда товарищи считали его полноценным солдатом, а не интеллектуалом, играющим в войну, но он оставался прежде всего писателем, которого кормит самый разнообразный опыт.
На войне в Испании Хемингуэй продолжил редактировать «Естественную историю мертвых», свой страстный трактат о человеческой природе. «Здесь, на войне, учишься, если только умеешь слушать», – говорит он устами Роберта Джордана в романе «По ком звонит колокол». Обучение всегда было главной целью Хемингуэя, равно как и накапливание опыта, пусть даже болезненного, ибо «если ты не видел первый день революции в маленьком городке, где все друг друга знают и всегда знали, значит, ты ничего не видел».
Роман «Прощай, оружие» многим обязан страху Эрнеста дать слабину перед лицом опасности, но вот от страха быть убитым Хемингуэй избавился. Эта война нового типа стала для него возможностью испытать новые чувства, эмоции «необычайной глубины»: умереть за правое дело, умереть ни за что, лгать, убивать, убивать из чувства долга, предавать, разоблачать. В рассказе «Разоблачение», опубликованном в 1938 году, Хемингуэй касается неоднозначности позиции писателя в военное время. Там рассказчик сидит в мадридском баре Педро Чикоте, где появляется его старый друг Дельгадо: «Мне было очень неприятно, что я дал официанту телефон отдела контрразведки Управления безопасности. Конечно, он узнал бы этот телефон, позвонив в справочную. Но я указал ему кратчайший путь для того, чтобы задержать Дельгадо, и сделал это в приступе объективной справедливости и невмешательства и нечистого желания посмотреть, как поведет себя человек в момент острого эмоционального конфликта, – словом, под влиянием того свойства, которое делает писателей такими привлекательными друзьями».
В конце 1938 года, когда он уже много месяцев жил среди «пыли, грохота, стрельбы, смерти, страха смерти, храбрости, трусости, безумия и падения», Хемингуэй начал чувствовать определенную усталость. Он был измучен, республиканцы потерпели поражение, его брак с Полиной катился в тартарары, и его любопытство было удовлетворено: «Ну, пока к черту войну. Я хочу писать […] Пока идет война, – признался он Ивану Кашкину, – все время думаешь, что тебя, может быть, убьют, и ни о чем не заботишься. Но вот меня не убили, и, значит, надо работать. А как вы сами, должно быть, убедились, жить гораздо труднее и сложнее, чем умереть, и писать все так же трудно, как и всегда» [45] .
45
Еrnest Hemingway. Lettres choisies. Р.558–559.
Писал Хемингуэй быстро и красиво, он создал много рассказов, пьесу для театра и, конечно, роман «По ком звонит колокол», тираж которого через два года после выхода в свет в октябре 1940 года превысил миллион экземпляров. В отличие от романа «Иметь и не иметь», тут критики были единодушны, по крайней мере, литературные критики, но с политической точки зрения все обстояло иначе. Правые обвинили его в приверженности к коммунистам, а левые – в том, что он писал о зверствах республиканцев. Книга Хемингуэя, конечно, была в определенной степени ангажирована, но ее нельзя считать инструментом пропаганды.
«Если мне довелось быть свидетелем нелепого происшествия в баре Чикоте в военное время, я вправе писать об этом, как если бы это произошло в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэсте или Марселе. Это не имеет ровно никакого отношения к политике», – написал он в рассказе «Мотылек и танк». В очередной раз цель Эрнеста состояла в том, чтобы написать правдивую книгу, но правда для него, и он не раз это доказывал, касалась не столько фактов, сколько самого писательского труда. «Вам для сведения, – признался он в одном из писем Кашкину, – в рассказах о войне я стараюсь показать все стороны ее, подходя к ней честно и неторопливо, исследуя ее с разных точек зрения. Поэтому не считайте, что какой-нибудь рассказ выражает полностью мою точку зрения; это все гораздо сложнее. Мы знаем, что война – это зло. Однако иногда необходимо сражаться. Но все равно война – зло, и всякий, кто станет это отрицать, – лжец. Но очень сложно писать о ней правдиво». Хемингуэй не хотел прославлять тот или иной лагерь, оба были погружены в «пучину коррупции и предательства», он лишь желал разобраться с этой истиной, такой запутанной и трудной; он хотел писать о дезертирах и героях, о трусах и храбрецах, просто о людях, о людях и об Испании.
Покинув страну в ноябре 1938 года, Эрнест еще не знал, что ему не удастся туда вернуться до 1953 года. Он вновь приедет туда усталый, спившийся, утомленный успехом, тяжело раненный в своем последнем африканском сафари и пишущий уже с большим трудом, однако Хемингуэю устраивали овации везде, где бы он ни появился. Испания могла долго находиться под гнетом диктатуры Франко, но она не забыла, чем она обязана автору книг «Смерть после полудня» и «По ком звонит колокол», она не забыла, что он был и навсегда останется aficionado.
«Сейчас я хотел только одного: вернуться в Африку. Мы еще не уехали отсюда, но, просыпаясь по ночам, я лежал, прислушивался и уже тосковал по ней».
Глава 6
Опасности в Африке
Теодор Рузвельт – «Зеленые холмы Африки» – Дизентерия в Найроби – «Снега Килиманджаро» – Филип Персиваль – Мэри Уэлш – Авария у водопада Мерчисон
НАРЯДУ С РЫБАЛКОЙ И ЛИТЕРАТУРОЙ охота была одной из старейших и глубочайших страстей Эрнеста; она будет сопровождать его на протяжении всей его жизни и во всех его путешествиях, будь то в Испании, Франции, Вайоминге и даже в Венеции. В очень молодом возрасте он постигал с отцом тайны леса, граничащего с озером Валлун: владеть оружием, уважать дичь, понимать природу – все это были знания, которым он старался следовать на протяжении многих лет.
В 1933 году Хемингуэя начала немного утомлять коррида, которой он посвятил несколько лет своей жизни, чтобы написать «Смерть после полудня». И в постоянном поиске новых впечатлений он погрузился в тщательную организацию африканского сафари, в котором должны были принять участие его жена Полина и Карл Томпсон, его приятель по рыбалке и великий охотник.
Сафари, предпринятое Эрнестом, в частности в долине Серенгети, не имело ничего общего с маленькими беспорядочными охотами в Мичигане, где Эрнест стрелял куропаток и белок. У семьи Полины имелись средства, чтобы предложить им пребывание комфортное, если не сказать роскошное. Автомобили, носильщики, слуги, повара – все было предусмотрено, чтобы сделать жизнь охотников приятной, и вечером у костра Эрнест и Полина могли отдохнуть в тени акаций и попить виски в домашних халатах, любуясь пейзажем. Но самой большой роскошью этого сафари стал их гид, Филип Персиваль, один из самых знаменитых белых охотников в Восточной Африке, который в 1909 году сопровождал самого президента Рузвельта. Между Эрнестом и «Поп» Персивалем вмиг установилась дружба, так как оба, в дополнение к чрезмерному увлечению спиртными напитками, разделяли одно и то же видение охоты. Если Хемингуэй, вооруженный «пером», с трудом удерживался от нежелательных выстрелов, то с опасной дичью все обстояло по-другому: она, по его утверждению, требовала особой этики. В одной статье, опубликованной в «Эсквайре» в апреле 1934 года, Эрнест коснулся охотников, склонных к легкости: «Убить льва из автомобиля – это не просто незаконно, это подлый способ убийства одного из прекраснейших животных […] Вы будете лучшим охотником, если вернетесь из Африки без льва, чем если вы убьете его из безопасного автомобиля или из укрытия ночью, когда лев ослеплен прожекторами» [46] . Как и в корриде, привилегия нести смерть не дается без некоего нравственного чувства: убийство благородного животного требует благородства, и Хемингуэй находил его в трудностях. Льва нужно было еще заслужить, и сама охота стоит больше трофея, потому что «настоящий охотник бродит с ружьем, пока он жив и пока на земле не перевелись звери, так же, как настоящий художник рисует, пока он жив и на земле есть краски и холст, а настоящий писатель пишет, пока он может писать, пока есть карандаши, бумага, чернила и пока у него есть о чем писать». Тем не менее и охота не обошлась без досадных моментов, и Эрнест, ждавший новых подвигов и нового героического амплуа, был скорее разочарован своим первым львом, чем доволен: животное пало как-то вдруг, без борьбы, без реальной опасности, без драмы. Ощущения, предшествовавшие смерти, как скажет потом Эрнест, оказались весьма предсказуемы: возбуждение, дрожь, иногда даже страх, но к гордости приобщается печаль и даже стыд, если моральный кодекс не был в полной мере соблюден.
46
En ligne. P.263.