Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа
Шрифт:
Жизнь на «Пилар» будет для Эрнеста неисчерпаемым источником вдохновения. Там будет написано множество статей для журнала «Эсквайр», его лучшие рыбацкие рассказы типа «На голубой воде», два романа «Иметь и не иметь» и «Старик и море».
Некоторые критики увидели в рыбалке метафору Хемингуэя: борьба с большой рыбой – это изнурительный поиск нужного слова, а акулы – это критики, к которым Эрнест никогда не испытывал добрых чувств. Но Хемингуэй всегда напоминал, что персонажи в художественном произведении – будь то рыбы или люди – всегда должны быть реальными, и нельзя позволять им становиться символами. «Очевидно, символы есть, раз критики только и делают, что их находят. Простите, но я терпеть не могу говорить о них и не люблю, когда меня о них спрашивают […] Читайте то, что я пишу, и не ищите ничего, кроме собственного удовольствия. А если вам еще что-нибудь надо – найдите, это уж будет ваш вклад в прочитанное» [26] , – заявил он однажды журналисту. Хоть параллель между рыбалкой и литературой и так заманчива, особенно борьба, которая всегда привлекала Хемингуэя, складывается впечатление, что он твердо стоял на своем. Если рыбалка и могла быть метафорой, то она скорее была борьбой за жизнь, трагической борьбой, потому что она заведомо проигранная, и каждое действие в ней есть лишь временная победа над смертью. «Я трачу много времени, убивая животных и рыб, чтобы не убили меня самого, – признался он Хотчнеру в 1954 году. – Когда человек восстает против смерти, а я человек, восставший против смерти, он чувствует наслаждение от использования одного из божественных атрибутов, точнее – от власти даровать смерть» [27] .
26
L’art du romancier. George Plimpton. Paris Review, 1958 // D'efense du titre. P.182.
27
Papa Hemingway. Р.179.
Хотя Хемингуэй и нашел в Ки-Уэсте дом на уровне своих требований, он остался для него «местом, которое оставляют, чтобы вернуться туда позже». Ведь невозможно в четырех стенах нажить опыт, необходимый для писателя. В течение двенадцати лет, проведенных во Флориде, Эрнест продолжал путешествовать, редко оставаясь дольше нескольких месяцев на одном месте. Помимо его рыболовных вояжей на Кубу или на Багамы, Хемингуэй жил во Франции, в Африке и особенно в Испании, чтобы посмотреть на бои быков или в качестве репортера во время Гражданской войны. Летом, когда климат затруднял дыхание в Ки-Уэсте, Эрнест иногда отправлялся в Вайоминг, на ранчо Нордквиста, где он обосновывался, чтобы писать, ловить форель и охотиться. Именно в этом высотном ранчо он ходил на большую охоту, на охоту, отличавшуюся от охоты «пера», на охоту, где опасность угрожала ему в любой момент. Во время своих приездов туда Хемингуэй выходил со своим новым «Спрингфилдом» [28] на лося и на нескольких медведей-гризли, а последние были «лучшей тренировкой перед Африкой – единственным опасным животным Северной Америки». Как обычно, Эрнест скрупулезно отмечал вес улова и размеры своих трофеев, и он не отказывал себе в удовольствии попозировать на их фоне. Так складывалась легенда.
28
Springfield M1903 (Спрингфилд) – американская магазинная винтовка, официально принятая на вооружение армии США 19 июня 1903 года. – Прим. пер.
Впрочем, именно это вскоре начало раздражать. Раздалось несколько недружественных голосов, начавших смеяться над показной мужественностью Хемингуэя, над его любовью к охоте и корриде, над его болезненной тягой к смерти. В повседневной жизни Эрнест с радостью и часто посещал простых людей, но он также был другом барона фон Бликсена, Марлен Дитрих и богатых наследников, влюбленных, как и он сам, в элитные виды спорта. Его статьи, написанные в течение этого периода времени для роскошных журналов типа «Эсквайр», «Космополитен» или «Форчун», лишь еще больше укрепляли его имидж плейбоя, авантюриста и яхтсмена. В то время как страна находилась на спаде после кризиса 1929 года, многие начали критиковать его за отсутствие политического самосознания и даже за ангажированность. И первый раз в жизни Эрнеста «миф Хемингуэя» сыграл не в его пользу. Он мог с 1923 года осуждать фашизм Муссолини, интересоваться судьбой рыбаков и, колеся по дорогам страны, осознавать масштабы экономической катастрофы, но многие левые все равно критиковали показной индивидуализм его героев и отсутствие у него классовой позиции.
В августе 1935 года Эрнест написал русскому критику Ивану Кашкину письмо, которое подводит итог его отношению к коммунизму и к политической ангажированности писателей. «Теперь все стараются запугать тебя, заявляя устно или в печати, что если ты не станешь коммунистом или не воспримешь марксистской точки зрения, то у тебя не будет друзей и ты окажешься в одиночестве. Очевидно, полагают, что быть одному – это нечто ужасное; или что не иметь друзей страшно […] Я не могу быть сейчас коммунистом, потому что я верю только в одно: в свободу […] Писатель – он что цыган. Он ничем не обязан любому правительству […] Сознавать свою классовую принадлежность он может только при ограниченном таланте. А если таланта у него достаточно, все классы – его достояние. Он черпает отовсюду, и то, что он создает, становится всеобщим достоянием […] Подлинное произведение искусства никогда не умрет, какая бы политика ни была в его основе» [29] .
29
Еrnest Hemingway. Lettres choisies. Р.491.
Две недели спустя произошло событие, которое заставило Хемингуэя несколько подкорректировать свою точку зрения: Ки-Уэст пострадал от сильнейшего урагана, уничтожившего часть острова Метакумбе-Кейс. Среди жертв оказались почти тысяча ветеранов, которых правительство, заранее предупрежденное, не стало эвакуировать. Ничто не устояло, ни дома, ни деревья, с которых свисали трупы, почерневшие и опухшие от воды и жары, и это напомнило Хемингуэю страшные виды итальянских полей сражений. Глубоко потрясенный бедственным положением ветеранов, Эрнест послал в марксистскую газету «Нью-Массес» яростную статью с обвинениями лично в адрес президента Соединенных Штатов. «Кому они помешали, и для кого их присутствие могло быть политической угрозой? Кто послал их на Флоридские острова и бросил там в период ураганов? […] Автор этой статьи живет далеко от Вашингтона и не знает, как ответить на эти вопросы. Но он знает, что богатые люди, яхтовладельцы, рыболовы, как, например, президент Гувер или президент Рузвельт, не ездят на Флоридские острова в период ураганов». А последние строки этой статьи идут еще дальше и практически являются обвинениями: «Ты мертв, брат мой! Но кто бросил тебя в ураганный период на островах, где тысяча людей до тебя погибла от урагана, строя дорогу, смытую теперь водой? Кто бросил тебя там? И как теперь карается человекоубийство?» Несмотря на то, что статья была послана в «Нью-Массес», Эрнест по-прежнему отказывался использовать термин «пролетариат», но, увидев, как он обвиняет правительство, богатеев и яхтовладельцев, услышав его обращение «брат», часть интеллектуальной левой элиты подумала, что Хемингуэй присоединился к их лагерю.
Случай c этими ветеранами, похоже, очень сильно и надолго затронул Хемингуэя. В романе «Иметь и не иметь», опубликованном в 1937 году, через три года после урагана, он так сказал устами одного из ветеранов:
«Надо же им как-нибудь от нас избавиться. Разве вы этого не понимаете?
– Почему?
– Потому что мы – отпетые […] Нам нечего терять. Мы дошли до точки […] И с нами многого не сделаешь, потому что нас столько били, что теперь единственное наше утешение – алкоголь, а единственная гордость – умение все вытерпеть. Но не все мы такие. Кое-кто из нас сумеет и дать сдачи».
Роман этот – более или менее умелая компиляция рассказов, уже опубликованных в «Эсквайре», и он затрагивает (в этом, кстати, заключалась основная критика, которая была по нему сделана) классовые отношения в достаточно карикатурном виде. «Богатые» и интеллектуалы там коррумпированы, они ни на что не годны и погрязли в декадентстве, в отличие от «бедных», отстаивающих ценности труда, солидарности, мужества и чести. Вся книга построена на сравнительно простой оппозиции между теми, кто имеет (деньги, власть или cojones [30] ), и теми, кто не имеет.
30
Яйца (исп.).
За этим немного примитивным видением социальных вопросов левые опять углядели индивидуализм Хемингуэя, хотя тот заявил устами Гарри Моргана, своего героя, за момент до смерти:
«– Человек один не может ни черта.
Он закрыл глаза. Потребовалось немало времени, чтобы он выговорил это, и потребовалась вся его жизнь, чтобы он понял это».
Для Хемингуэя любая правда должна открываться перед смертью, потому что «имеет значение лишь знание, а не доказывание правдивости чего-либо». При этом он не отклоняется от мнения, которое уже высказывалось им в 1934 году: «Писатель может, конечно, сделать недурную карьеру, примкнув к какой-нибудь политической партии, работая на нее […] Если это дело победит, карьера такого писателя обеспечена. Но все это будет не впрок ему, как писателю, если он не внесет своими книгами чего-то нового в человеческие знания […] Пишите о том, что вы знаете, пишите искренне и отправляйте всех к черту!» [31] Иными словами, аплодисменты, полученные книгой «Иметь и не иметь» от марксистов и коммунистов, лишь весьма незначительно коснулись Хемингуэя. С другой стороны, значительно менее восторженные отзывы от литературного сообщества потрясли его гораздо больше, он даже не хотел их признавать. Многие люди действительно поставили ему в вину неуклюжую конструкцию романа, бедность шкалы ценностей и, что еще хуже, саму его манеру писать. Если прочесть совершенно полярные отзывы на книги «Смерть после полудня» и «Зеленые холмы Африки», то можно представить, в каком гневе и растерянности находился Эрнест, тем более что некоторые из его близких начали упрекать его за вспыльчивость и манию величия. Двое из его самых близких друзей, Арчибальд Маклиш и Джон Дос Пассос, несмотря на привязанность к нему, посчитали, что слава не слишком подходит Хемингуэю, который якобы имеет тенденцию раздуваться от своей значимости и становиться слишком заметным.
31
Un vieux journaliste 'ecrit: une lettre de Cuba. Esquire. 1934 // En ligne. P.293.
В конце 1930-х годов Хемингуэй был уже больше чем писателем, даже знаменитым писателем, он был настоящей звездой, которую журналисты ждали на выходе из самолета. Многие из них оказывались даже столь навязчивыми, что, не стесняясь, врывались в его дом. Таким образом, наряду с богатеями журналисты стали новыми врагами Хемингуэя, любимой целью для его яростных нападок. Успешный автор, Эрнест был также большим охотником и соблазнителем, чьи фотографии регулярно появлялись в прессе. В порту Ки-Уэста туристы узнавали его, несмотря на его фуражку, шорты, покрытые пятнами акульей крови, и рубаху без рукавов. Даже в «Неряхе Джо» Эрнест не мог больше чувствовать себя спокойно: все хотели на него посмотреть – миф Хемингуэя работал на полную.
Но пока его карьера, казалось, находилась на пике, Эрнест вновь начал испытывать трудности в браке. Полина, устав от почти двух лет отсутствия мужа, поглощенного Гражданской войной в Испании, больше не имела никаких сомнений относительно взаимоотношений Эрнеста и Марты Геллхорн, талантливой молодой журналистки, с которой они вместе освещали испанские события. В ноябре 1940 года роман «По ком звонит колокол» разошелся в количестве 189 000 экземпляров за два месяца, а Эрнест и Полина развелись. Закончился очередной этап в его жизни.