Эрта: Армия Акана
Шрифт:
– Большая честь для меня, сынок, – Брэтэ закашлялся, – воевать с тобой рядом за терратос, и я благодарен небесам за то, что заканчиваю свой путь именно так, а не рабом или в какой-то харчевне, лишенным разума от пьянки и в обмоченных штанах. Ступай, сынок, уводи людей…
Кинт молча обнял старика, похлопал по спине и почувствовал, как ладонь коснулась чего-то теплого и липкого…
– Да, – зашипел от нечаянно причиненной Кинтом боли Брэтэ, – еще вот и в спине, похоже, шрапнель. Все! Уводи отряд, и пусть небеса хранят тебя…
– Прощайте, Брэтэ… – только и смог сказать Кинт, горло сдавила горечь, засвербело в переносице.
При
Глава двадцать вторая
Северо-восточные холмы терратоса Аканов всегда были отличным местом для тех, кто не любит лишнего внимания к себе, кто пожелал отдалиться от смога и угольной взвеси городов или просто для любителей пощекотать нервы и себе, и другим. Власти терратоса не особо следили здесь за порядком до войны, лишь дорожные жандармы до упразднения были единственными представителями закона, правда, только вдоль торгового тракта, который оседлали редкие деревушки и шахтные поселки. Единственный гарнизон охранного корпуса, стоявший близ медного рудника и охранявший каторжан, был разбит северянами в первые дни вторжения. Пока еще не было единого фронта по предгорьям, успевшие разбежаться каторжане от души повеселились на немногочисленных фермах и в маленьких поселках рыбаков. Быстро организовавшиеся банды с переменным успехом конкурировали с кочевниками, делая вид, что прислуживают северянам, и приняли новых хозяев. С начала войны в Северо-восточных холмах были расположены несколько маленьких гарнизонов северян, их солдаты занимались сбором провианта и фуража, но когда указом Дика Второго у этой местности появился новый хозяин, то генерал Гар распорядился оставить только один гарнизон, и то лишь для того, чтобы наблюдать за зарвавшимся союзником и новым владельцем земель.
– Хорошо, господин Толэ… ваша повозка, господин Толэ… наш бордель всегда открыт для вас, господин Толэ. – Едущий верхом красномордый здоровяк с пышными бакенбардами и усищами одной рукой придерживал поводья, а другой делал идиотские жесты в воздухе…
– Тебе не надоело? – Толэ покосился на попутчика и придержал лошадь.
– Надоело, господин Толэ, но мне надо соответствовать! Я же управляющий землями господина Толэ! А вдруг переговоры с представителями гильдий?
– Заткнись уже, Микт! С мордой налетчика из портового района Актура только переговоры и вести, – уже раздраженно сказал Толэ, привстал в стременах и повернулся назад.
По торговому тракту, запорошенному снегом, сотня всадников и несколько повозок медленно плелись позади. Толэ поднял руку, все остановились.
– Микт, возьми несколько человек, езжайте вперед, за поворотом должен быть старый пост дорожных жандармов, проверьте там все.
– Угу, сделаем. – Здоровяк выкрикнул несколько имен, и пятеро всадников ускакали дозором.
Спустя полчаса дозор вернулся…
– На посту никого, выше, на склоне, видна ферма, большая, печь топится… – доложил Микт, – отдохнуть бы всем, обогреться, горячего поесть. А?
– Да, – кивнул Толэ, почувствовав, как заурчало в животе, – едем на ферму, если понравится, то она станет на время моей резиденцией.
– Слушаюсь, хозяин! – радостно ответил Микт и хотел было стегнуть лошадь, но Толэ придержал ее за поводья…
– И не громить там ничего, людей не трогать, женщин тем более! Понял меня? Головой отвечаешь!
– Понял, – Микт явно расстроился.
– Запомни, теперь это люди моей земли, они будут нас кормить, платить подати.
– А-а-а-а, – протянул и дурацки улыбнулся Микт, – теперь понятно, чего ж непонятного.
Толэ отпустил поводья его лошади, и они поехали дальше.
Начавшаяся к вечеру метель загнала почти всех караульных у моста через Белую Ленту в кое-как сколоченную и обтянутую шкурами будку, заменявшую им караульное помещение. Лишь один северянин, ежась от холода и втягивая голову в поднятый воротник шинели, то и дело подпрыгивая в попытках согреться, нес службу.
– Ничего, – бубнил он себе под нос в такт прыжкам, – постоять до темноты – и смена, а в поселке – ужин, выпивка…
Внимание караульного привлекли появившиеся из белой мглы пурги несколько всадников, и он застыл, прекратив подпрыгивать и открыв рот. Разгоряченный галопом конь, выдыхая пар через раздутые ноздри, несся прямо на него. Караульный не успел отскочить, конь сшиб его грудью, и северянин полетел с моста в быстрые ледяные воды Белой Ленты. Следующие два всадника плеснули ламповым маслом на караулку и понеслись через мост, догоняя первого. Последнее, что увидел северянин, высунувшийся из караулки с недовольным видом, это перекошенное злобой лицо со старыми глубокими шрамами на щеке и от этого еще более жуткое. Сверкнул клинок, северянина впихнули внутрь караулки и следом в нее влетели трое, они, умело орудуя короткими палашами и штыками от винтовок, кололи, резали, били наотмашь, и все это молча, с каким-то звериным рыком.
– Трофейщики! – крикнул Кинт, выйдя из караулки и вытерев палаш о свисающий над входом кусок шкуры. – Быстро! Собрать все!
От колонны, что проезжала через мост, отделились несколько человек, соскочили с лошадей и вбежали в караулку. Подъехал Ракэ и подал Кинту поводья лошади, которую он вел за собой, Кинт вскочил в седло и, достав подзорную трубу, попытался разглядеть недалеко стоящий поселок…
– Хорошо пуржит, не видно толком ничего, кроме пары огней.
– Погода за нас, – пробасил Ракэ.
– Только она и за нас… Ну что, все проехали?
– Все, – подтвердил Ракэ.
– Тогда можно подсветить нам дорогу.
– Понял. – Ракэ кивнул, достал из седельной сумки пузатую масляную лампу с полной колбой из зеленого стекла, несколько раз пощелкал подпружиненным огнивом лампы, и когда фитиль разгорелся, он подъехал к караулке и поджег ее.
Тем временем Кинт въехал на мост и, чуть наклонившись, полил одну из опор моста из бурдюка, потом перила… Караулка уже пылала, когда Ракэ подъехал к Кинту и шумно втянул воздух ноздрями.