Еще одна из дома Романовых
Шрифт:
Владимир Александрович прижмурил один глаз.
Лихое письмецо! Много сказано, а еще больше читается между строк. В прошлый раз, когда он заезжал к Леле (для близких друзей и самых уважаемых людей, а великий князь, несомненно, относился не к одним, так к другим, Ольга Валерьяновна была Леля или «мама Леля», как называли ее дети. А подражая им, и взрослые стали называть так мадам Пистолькорс, усматривая в этой фамильярности что-то почти интимное – и в то же время прикрывая словом «мама» совсем даже не родственные чувства, которые вызывала в них эта женщина), она повела его в свой кабинетик смотреть какие-то фотографии и усадила ради этого в кресло. Комнатка была настолько тесна, что никакой другой мебели, кроме бюро и стула, там не помещалось. Ну, Леля и уселась на ручку кресла – жесткого, скользкого –
– А это мы с сестрой Любочкой, я к ней, к слову сказать, на Пасху собираюсь поехать на Ривьеру, она там сейчас с детьми, я тоже всех своих заберу… На этой фотографии она уже замужняя дама, а я, видите, еще гимназистка… Помню, родители повели нас делать фото, а помощник фотографа из-за занавески высовывался и строил такие глазки, что нас с сестрой разбирал ужасный смех. Фотограф не мог понять, с чего мы покатываемся и не хотим принять томный вид, какой полагается для съемки, но в конце концов маман заглянула в салон, заметила этого молодого человека и устроила страшную сцену – сказала, что тут развращают девиц и приличных дам, а потому мы немедленно уходим. Фотограф ужасно разволновался, стал умолять остаться, посулил сделать снимки за полцены, а помощника выгнать взашей… Фотографии и правда сделал почти за бесценок, а вот выгнал ли помощника, не знаю, хотя, помню, моя мстительная маман собиралась пойти проверить!
Она так бурно жестикулировала, так раскачивалась от смеха, что вдруг соскользнула с подлокотника – да и угодила прямо на колени к Владимиру Александровичу. Этого, конечно, никак не могло не случиться, очень уж милочка Леля ерзала, и он все поджидал, ну когда же, когда?.. И вот – нате вам!
Конечно, она пискнула, ойкнула и охнула, и принялась извиняться, и попыталась вскочить, и как бы невзначай оперлась на плечо Владимира Александровича, и лицо ее оказалось рядом с его лицом, а губы рядом с его губами, и случился весьма пылкий поцелуй, который повторялся неоднократно, и великий князь убедился, что Ольга Валерьяновна не носит дома корсет. О, это было так волнующе… Ее гибкая спина, и упругие округлости под капотом, и мягкий животик, и шея, которую щекотали его усы, а Леля смеялась, закидывая голову, так что полы ее капота на груди разошлись, и он своими усами добрался до белых холмов груди, и тут она перестала смеяться, а начала постанывать, и Владимиру Александровичу оставалось только расстегнуть себе галифе и задрать ей юбку, однако…
Однако за стенкой вдруг затрезвонил телефонный аппарат, и послышались быстрые шаги Мальцева, адъютанта ее мужа (ну да, у всякого адъютанта важного лица есть еще и свой адъютант, и не один, который дежурит в его квартире во время отсутствия своего начальника, а при надобности оказывает услуги его супруге и детям). Мальцев взял трубку, сообщил, что ротмистр Пистолькорс в полку, – и Владимир Александрович при звуке его голоса и при упоминании фамилии хозяина дома несколько протрезвел. Да и Леля спохватилась, запахнулась, слезла с его колен и приняла такой вид, будто вообще ничего не произошло. Ни словом они не обмолвились о случившемся! Однако в глубине прекрасных удлиненных глаз Ольги Валерьяновны мелькали такие бесенята, что было ясно: происшедшее доставило ей немалое удовольствие и она надеется на продолжение.
– Ах, – сказала Леля, – этот Мальцев, он ужасно старательный. И никогда не отказывает помочь даже в мелочах. Право слово, если послать его к модистке за новой шляпкой, он непременно пойдет и все выполнит наилучшим образом, несмотря на то, что моя модистка живет на другом конце города и часа два уйдет на поручение. Никак не меньше! Завтра у нас, к сожалению, Ковалев дежурит, а это такой зануда, лентяй и каждой бочке затычка, вечно по всем комнатам нос сует, однако послезавтра снова Мальцев, к счастью, дежурит. Вот как раз послезавтра в три часа я его к модистке собиралась отправить.
Даже круглый дурак догадался бы, что мадам Пистолькорс назначает великому князю на «послезавтра в три часа» любовное свидание, во время которого им уже никто не помешает. Догадался и Владимир Александрович – тем более что дураком он не был, тем паче круглым.
Разумеется, великий князь ничего не обещал – приедет или нет, это
Леля и в самом деле возбужденно хихикнула, томно вздохнула – и быстро поцеловала Владимира Александровича в разгоряченную, гладко выбритую щеку.
Как только он вышел из дому и сел в свои легкие санки, вдыхая запах весны (Пасха в этом году пришлась на март, и, хоть все кругом было завалено свежевыпавшим снегом, синички уже тинькали и вообще теплом веяло!), как в голове мгновенно прояснилось.
Конечно, Леля все это нарочно подстроила, в этом у Владимира Александровича не было никаких сомнений. И, если бы не телефонный звонок, отдалась бы ему прямо там, в кресле. Надо полагать, послезавтра будет организовано нечто подобное… Или гостеприимная хозяйка сразу поведет его в будуар? Под каким предлогом? А нужен ли предлог людям, которые желают предаться любви?
Нет, если желают оба. А если – нет?..
Вообще стоило подумать… Если бы не звонок, Владимир Александрович, скорее всего, впал бы во грех. В мгновенный, необременительный, усладительный такой грешок. Это было бы даже извинительно – бес подзудил, искусил, можно ли было устоять?! Ну, конечно, потом великий князь, раскаиваясь, заехал бы в церковь – может быть, даже вот в эту самую, маленькую, низенькую, неказистую и неприметную, что мелькнула на повороте Ильинки. Здесь бы на него никто не обратил внимания, он помолился бы, поставил свечку – и вышел с обновленной душой, ощущая, что милосердный Господь простил рабу своему Владимиру эту маленькую плотскую слабость. Однако ехать на заранее условленное свидание ему, человеку женатому, к замужней даме, жене своего адъютанта… Это уже совсем другая история! Это значит, он жаждет прелюбодеяния, жаждет своего падения! Нехорошо, господа, нехорошо.
И Пистолькорс, главное, все время под боком. Как ему в глаза потом смотреть? Не исключено, что даже Зевсу было бы не вполне ловко смотреть в глаза Амфитриону, что же требовать от великого князя? Чего греха таить, были, были у него любовницы, но в связь с женами своих адъютантов он еще не вступал. Слишком все на виду! Так стоит ли начинать?
О, конечно, Леля – обворожительное создание. И доставила бы ему удовольствие немалое! Однако в ее глазах есть что-то… черти какие-то там водятся, причем в немаленьком количестве. Опасное создание, опасное! Чего она хочет? Нового любовника? Можно не сомневаться, что они у нее есть. Мечтает чего-то выпросить для себя или мужа? Да нет, она ведь не относится к числу тех чрезмерно преданных жен, которые показывают мужнину начальству разрез в своих панталонах – ах, до чего удобная вещь эти панталоны с разрезом в шагу!!! – дабы добиться протекции для супруга. Пистолькорс – служака ретивый, и ни назначением своим, ни наградами стараниям жены нимало не обязан. Если и поговаривают, будто великий князь сделал его своим адъютантом, чтобы приблизиться к его жене, то это полная глупость. Потому что предложение обратить внимание на Пистолькорса исходило от Михень.
Хм, а почему она вдруг заговорила о Пистолькорсе?.. Может быть, великая княгиня неравнодушна к этому высокому светловолосому красавцу? Он и в самом деле очень привлекателен внешне, а десять лет назад, пожалуй, был сказочно хорош, хоть Феба с него пиши!
Нет, Михень в любовные игры не играет, тут можно не беспокоиться. Она слишком честолюбива для этого, слишком амбициозна. Она ведь урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская. И не может забыть, что одна представительница Мекленбург-Шверинской династии, Элизавет Катарина Кристина, в православном крещении Анна Леопольдовна, уже была правительницей России. Почему бы у власти и Марии Александрине Элизабет Элеоноре, великой княгине Марии Павловне не оказаться? К тому же она кичится тем, что Мекленбурги ведут свой род от западных славян, а значит, Михень считает себя куда большей славянкой, чем все Романовы, вместе взятые, и император Александр – в отдельности. Михень спит и видит – самой стать императрицей или хотя бы увидеть одного из своих сыновей на царском престоле. Или для начала мужа…