Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
"А почему бы вам и впрямь не отдать свою дочку во дворец к царю? спросила бесхитростная соседка.
– К чему такой красоте пропадать даром? А, может, приемная деовочка и впрямь подкидыш из какого-нибудь знатного княжеского рода? Таких историй немало рассказывают женщины возле колодца."
...Мардохей вздохнул и снова посмотрел на лестницу из черного камня она была безлюдна, и даже слуги сегодня не выходили на задний двор.
Но он знал о существовании ещё одной, невидимой лестницы - лестницы власти, по которой всякий день, и сегодня тоже без устали сновали дворцовые люди, то удалясь, то, снова приближаясь к трону и царским милостям. Некоторые поднимались по этой лестнице туда, что они называли вершины, другие быстро становились
Словно в отдельной стране внутри большого города, во дворце действовали свои законы, - здесь замышлялись кровопролитные войны, издавались указы, плелись интриги, все покупалось и продавалось за золото и дорогие подарки. Каждый старался извлечь из своей службы при царе наибольшую выгоду и любой ценой подняться на более высокую ступеньку невидимой лестницы, даже если при этом приходилось переступать через чье-то распластанное тело - и все это была сплошная суета сует, песок, вздымаемый ветром, погоня за собственной тенью. Мардохей с первого дня службы взял себе за правило не брать здесь ни у кого из рук даже горсти фиников, ссылаясь на свои якобы больные зубы, не говоря уже ни о чем другом.
Больше всех нравился Мардохею во дворце бывший главный садовник Гегай, который неожиданно получил новое, более высокое назначение и стал стражем наложниц царя Артаксеркса, заметно потеснив при этом сурового евнуха Шаазгаза. За последний год Шаазгаз от обиды даже сделался ниже ростом, сгорбился и стал ещё темнее лицом, хотя и прежде из-за своего характера страдал болезненным разлитием желчи.
А круглый, как шар, неутомимый Гегай и сам немало удивлялся случившийся в его жизни перемене, случившейся вскоре после семидневнего пира, который он вспоминал с содроганием из-за огромного количества вытоптанных цветов в день всенародного, пьяного и кровопролитного безумства. Гегай думал, что никогда не оправится после того, когда толпой людей в одночасье были уничтожены редчайшие сорта роз и пионов, которые он терпеливо выращивал и лелеял несколько лет подряд. Но судьба наградила его за все тревоги и обиды.
Именно Гегаю, который выращивал во дворце небывалые по красоте розы и пионы, а не суровому евнуху Шаазгазу, законному стражу царских жен, была доверена забота о молодых, пригожих девицах, привозимых в царский дворец наблюдателями со всех уголков царства для молодого царя, чтобы тот выбрал из них для себя царицу. Никто уже не помнил, кому из царских евнухов первому в голову пришла простая мысль, что если Гегай умеет вырастить из невзрачного семечка пышный цветок, то он наверняка знает и такой секрет, как взрастить для царя новую царицу, чтобы владыка наконец-то утешился после Астинь. Каким-то Гегай лучше всех угадывал, какие следует выдавать девицам притирания и умащения, сам распоряжался, сколько им следут гулять и как развлекаться, другими словами - устроил в своем доме чуть ли райскую жизнь для молоденьких красавиц.
"От сильного ветра и у роз только лепестки облетают, что же вы хотите от человеческих жен?" - так говорил Гегай, кгда его упрекали в том, что предоставлял девицам слишком много свободы, и из окон го дома постоянно слышались музыка и смех.
Ровно двенадцать месяцев было положено проводить под началом Гегая каждой из вновь прибывших во дворец девиц, потому что он сам назначил такой срок: первые шесть месяцев должны были проходить купания в реке или бассейне и притирания одним только миртовым маслом, а ещё шесть месяцев умащения разнообразными и более тонкими ароматами, притягательными для самых разборчивых мужчин. Только после этого неузнавамо похорошевшая девица, по словам Гегая, была готова войти к царю и имела хоть какую-то возможность
Кое-кто во дворце даже подсмеивался над Гегаем, говоря, что в своих неустанных стараниях он путает мужей, а в том числе и царя, с пчелами, которые обычно слетаются на сладкие запахи и евнух забывает обо всем остальном. Но они лукавили - Гегай ни о чем не забывал, и выполнял свою работу на славу. Что бы из украшений или одежды не потребовала девица перед выходом к царю, Гегай исполнял любые её желания и самые невероятные прихоти, и царским сокровищехранителям было приказано выдавать в этот день для дома Гегая лучшие украшения на волосы, шею, ноги, руки и грудь.
Ничего не поделаешь - все знали, что после злополучного указа о царице Астинь, Артаксеркс был особенно гневлив и несдержан в словах по отношению к женщинам, и в те дни, когда из женского дома Гегая в покои царя входила новая девица, даже царские евнухи с замиранием сердца ожидали чуда. Но прошло уже больше года после пира, на который отказалась явиться царица Астинь, а замены ей, несмотря на все старания Гегая, до сих пор ещё найти не удалось.
"Так всегда бывает, - говорил неутомимый Гегай.
– Одни цветы вянут, другие пышно расцветают, а третьи ещё только-только показали из земли маленькие ростки. Кто занет, может быть, как раз среди этих ростков где-то проклюнулась и будущая царица? Великий бог света, слонца и плодородия, всемогущий Мирту, показывает нам, что не сразу поднимаются до небес деревьи и вызревают колосья, а учит всех терпению..."
После того, как девица однажды входила в царский дворец, она больше никогда не появлялась в доме Гегая, так как с тех пор считалась царской женой и переходила под надзор другого евнуха, Шаазгаза. Но Гегай никогда не вспоминал про эти уже распустившиеся цветы, а все свои заботы переносил на новых, только что привезенных во дворец красавиц - таких же юных и испуганных, особенно если они были доставлены во дворец из далеких, глухих областей.
Что и говорить, приятно было всякий раз вспоминать Мардохею про Гегая, представлять его круглое и гладкое лицо, смешную походку вперевалочку, неизменную улыбку. Но совсем не то, если в его мысли вдруг влезал Шаазгаз, другой страж царских жен, или же везирь и царский любимчик Аман Вугеянин, который даже в пьяном виде, еле держась на ногах, направо и налево отдавал заплетающимся языком приказы о наказаниях неугодных ему людей. Временами Аман Вугеянин вползал даже и во сны Мардохея, и тогда пестрая, яркая одежда везиря почему-то напоминала змеиную или драконью кожу и казалась такой холодной на ощупь, что к ней страшно было случайно прикоснуться. А один раз Мардохей увидел сон...
Впрочем, он не позволял себе держать этот сон в памяти, потому что следом всегда накатывали какие-то неясные предчувствия, несмотря на то, что у сновидения был вполне хороший, счастливый конец.
Еще у Амана Вугеянина были сыновья от разных наложниц, которых называли в Сузах "змеиным отродьем" - они не только расхаживали по городу в ярких, дорогих халатах и с оружием в руках, но и воообще вели себя, как судьи и сразу же как палачи. Могли запросто ворваться в любой дом, брать все, что приходилось им по нраву, наказывать и миловать по своему усмотрению, даже убивать. Каким-то образом они поднялся по невидимой лестнице власти, и оказались на самой её верхушке - вершине вседозволенности!
Лестница, тоже лестница...
Нет, Мардохею вовсе не тягостно и не скучно было день за днем стоять на одном и том же месте и смотреть на лестницу из черного камня, а иногда на...
3.
...тайные садовые ворота.
Мардохей глядел на маленькие садовые ворота, когда со стороны женского дома Шааггаза появились двое слуг, которые с трудом удерживали в руках большой холщовый мешок. Только когда они подошли совсем близко и торопливо прошли мимо, Мардохей понял, что это - саван, и в накрепко зашитом мешке слуги женского дома Шаазгаза выносили со двора царского дома покойника.