Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца
Шрифт:
Я как-то встретил бегуна Билла Ки, когда бегал в Калифорнии в 2001-м, тренируясь для участия в Angelic Crest 100. У него были седые волосы и огромные усы. Он носил шорты из обрезанных джинсов с языками пламени на боках, с тяжелой металлической цепью, на которой висел кошелек. Так он и бегал – в жилете с полулитровыми флягами для напитка Gatorade. После забега он его снимал, надевал кожаную куртку с символикой группы Team Death, забирался в минивэн и уезжал за горизонт.
Ки рассказал, что с восемнадцати лет пил, употреблял наркотики и продолжал это делать в течение четырнадцати лет,
Первый сверхмарафон Билл пробежал в 1999-м. Сейчас ему было пятьдесят пять. В автоаварии в 1980-м он потерял почку. С 2005-го болел клещевым боррелиозом. Начав бегать, Билл бросил курить и пить. В 2001-м он мне сказал: «Скотт, бег – это мой новый наркотик».
И Ки был не единственным. Змеелов Бен Хайан, парень в татуировках и с ирокезом, стал легендой сверхмарафонов, только когда решил распрощаться с наркозависимостью и переключился на бег на длинные дистанции. Многие бегуны, с которыми я общался, упоминали о своих прошлых проблемах, например с марихуаной или пищевым поведением, и говорили, что по-настоящему чувствуют мир только на тропах.
Может быть, бег – это один из вариантов зависимости? Одно исследование, достаточно жестокое, показывает, что некоторые крысы настолько любят бег, что могут добегаться до смерти. Двум группам крыс выдавали еду только в течение 90 минут в день. Крысы из группы, размещенной в клетке без бегового колеса, со временем привыкли питаться в определенное время, набирая необходимые калории за один прием пищи. А крысы, находившиеся в клетке с колесами, с каждым днем пробегали все больше и больше, а ели все меньше и в конце концов умирали от истощения.
И некоторые чемпионы тоже, как мне кажется, «перегорев», в какой-то момент отказались от бега. Бегуны предупреждают друг друга об этом на завтраках перед забегами или после забегов. Это напоминает пересказ истории об Икаре с его обреченными крыльями, скрепленными воском.
Мой кумир Чак Джонс пробежал свой последний сверхмарафон, Badwater, в 1988 году. Тогда он увидел НЛО, пролетавшее над Долиной Смерти (он полагал, что это была галлюцинация, вызванная обезвоживанием), и отключился.
«Я теперь бегаю после заката солнца, – говорит он. – Я и без того целый день работаю в пекле (укладчиком асфальта), так что после работы хочу просто немного размяться».
Великая Энн Трейсон, четырнадцать раз побеждавшая в забеге Western States и чуть было не обогнавшая тараумара в знаменитом забеге Leadville 100 в 1994-м (индейцы тогда дали ей прозвище Бруджа – Ведьма), со временем стала регулярно получать беговые травмы и, хотя не бросила окончательно бегать, уже несколько лет не участвует в сверхмарафонах. Она с сожалением рассказывала в одном из интервью: «Мне так хочется просто бегать каждый день. Я раньше не ценила эту возможность, воспринимала ее как данность. Конечно, понимала, что со временем буду бегать медленнее, но не знала, что это будет так скоро».
Летом 2007-го мы с Кайлом Скаггсом бегали по горам Сан-Хуана. Затем Кайл отправился в Силвертон на забег Hardrock 100. И установил новый суточный и общий рекорд трассы, скинув с прежнего лучшего времени три часа. А еще установил рекорды скорости на Wasatch Front 100, забежав на гору Рейнер по тропе Wonderland Trail, и рекорд на тропе Гранд-Каньона «От края до края».
А в возрасте 24 лет он бросил бегать. Теперь выращивает экологически чистые овощи на своей ферме в Нью-Мексико. Он не участвует в соревнованиях с 2008 года.
Неужели и я достиг своего предела?
Я всегда внимательно относился к тому, чтобы достаточно отдыхать, и если чувствовал, что это нужно моему телу, делал это осознанно. Неужели синдром выгорания или явно выраженное удовольствие от воздержания от бега – это неизбежная цена за мои чрезмерно интенсивные тренировки? И можно ли было достичь успеха без этой интенсивности? Неужели я сам себе врал, считая, что умею поддерживать свою жизнь в гармонии?
Дженни посоветовала отвлечься, переосмыслить недавние события где-нибудь в удаленном тихом месте. Через неделю после смерти моей матери мы отправились в шестичасовую поездку в Йосемити.
Мы провели три дня в гостях у Дина.
Я видел, как в нем гармонично сочетаются инь и ян. В его движениях, когда он балансировал на канате или карабкался без страховки по гранитной стене, проявлялись исключительные чуткость и мягкость. Казалось, он сливается с камнем и небом, улавливает потоки воздуха, невидимые для окружающих, и поддается им. В то же время он карабкался ввысь яростно, мощно, тренировался с особой интенсивностью. Именно в этом проявлялась сила его сознания, способная преодолеть любые страхи.
Дин развелся в 2010-м, через восемь лет супружеской жизни. Это нас тоже сближало. И мы были приблизительно одного возраста. Как и я, Дин был на пике физического развития. Ему было тридцать восемь, он тоже поговаривал о «поколении молодых и зеленых», наивно-бесстрашных, с гуттаперчевыми связками. Он называл этих скалолазов «обезьянками» – казалось, что им все давалось очень легко. Мне нравилось, как он воспринимал этот период в своей жизни. Дин обитал в домике в Йосемити на пару с маленьким псом Виспером. Это была уединенная, минималистская жизнь на природе.
Мы говорили о правильном питании, о смерти моей матери и смерти его отца, случившейся пару лет назад. Он рассказал, что однажды во время двадцатичасового восхождения на одну из скал впал в такой транс, что, как уверял, слышал радиоволны. Мы говорили о Боге, о современных технологиях и их недостатках, о том, что для того, чтобы побеждать, нужно понять, что победа совершенно не важна.
Я сам себе не поверил, когда добрался до сосны, к которой был привязан другой конец каната. Я был уверен, что упаду.