Эшафот забвения
Шрифт:
– Прекрати так со мной разговаривать.
– Я разговариваю так, как считаю нужным.
…Весь остаток вечера Митяй изнывал – ему не терпелось приступить к тренировке. Он ждал ее, как ждут любимую женщину: нервно посматривая на часы и хрустя пальцами. Я не торопилась. Это было похоже на прелюдию к любовным играм – сначала нужно разогреть партнера томительным ожиданием и только потом браться за дело.
Сначала я долго возилась с вырезкой и в результате соорудила себе целую сковородку мяса. Мясо одуряюще пахло полнотой жизни и почти примирило меня с унылым ландшафтом митяевской квартиры. Митяй толокся
Мы ужинали, сидя друг против друга: я с наслаждением проглатывала хорошо прожаренные куски мяса, покуривала и рассматривала Митяя. Нет, все-таки он так же чертовски хорош, как и скучен. Все-таки отказ от излишеств и болезненное внимание к своему здоровью наложили на него неизгладимый отпечаток: ни одного изъяна в лице, утомительное совершенство, глазу не за что зацепиться. Если глаза – то обязательно уныло-голубые, если масть – то обязательно тривиально-брюнетистая, если нос – то обязательно беспардонно-римский, если подбородок – то обязательно бесхитростно-раздвоенный… Кравчук прав, таким красавчикам остается только наружное наблюдение.
За ужином я продолжила прервавшуюся беседу:
– Сколько тебе лет, Митяй?
– Двадцать семь. – Черт возьми, мы почти ровесники, но я для него безнадежно стара.
– И давно ты на подхвате у Кравчука?
– Мне бы не хотелось обсуждать это с тобой, – его даже не обидело мое уничижительное “на подхвате”.
– Как хочешь… Чем ты вообще занимаешься?
– Я работаю инструктором в атлетическом клубе “Аякс”, если это о чем-нибудь тебе говорит. – Можно было даже не задавать подобный вопрос: конечно же, атлетический клуб и, конечно, – мускулистый “Аякс”; не “Каллиопа” [6] же, в самом деле…
6
Каллчопа – муза эпической поэзии.
– Ни о чем не говорит.
Здесь я слукавила, я видела вывеску атлетического клуба “Аякс” недалеко от входа в ресторан “Попугай Флобер”: должно быть, клуб тоже принадлежит вездесущему Андрею Юрьевичу и там качают мускулы все его мальчики.
– А ты? – проявил бледное подобие любопытства Митяй. – Ты что делала до этих съемок?
Действительно, что я делала до этих съемок? Не смогла похоронить погибших друзей, но успела похоронить единственную любовь; провалялась три месяца в коме, потеряла так и не родившегося ребенка, научилась убивать, разбираться в ядах, оружии и психологических типах людей; предала тех, кто научил меня быть слепым орудием в достижении сомнительных целей… И оставила после себя горы трупов…
– Ничего особенного. Работала в видеопрокате.
– Теперь все понятно. Насмотрелась всякого порнографического дерьма, всех этих эмансипированных алкоголичек – и теперь куражишься.
– Именно.
– А откуда ты знаешь.., эти единоборства?
– Оттуда же. Насмотрелась всяких ниндзя и тибетских монахов – и теперь куражусь.
– Ладно, извини. Потренируемся?
– Мне не во что переодеться.
– Придумаем что-нибудь. У меня есть спортивный костюм.
– Хорошо.
– Ладно. Когда скажешь, – вздохнул Митяй. Я тебя понимаю, мальчик: все, что тебе нужно, – научиться красиво реагировать на опасность, эффектно заламывать руки противнику и бросать его через плечо. Как только ты обучишься, ты наподдашь мне пинком под зад.
Еще полтора часа я изводила себя и Митяя сигаретным дымом и кондовым ура-патриотическим детективом по телевизору, а потом мы отправились в маленькую комнату – выбирать мне костюм. Все то время, что я провела у Митяя, я спала в зале, на узком диване: о другом посадочном месте не могло быть и речи – все пространство занимали тренажеры.
Нечто подобное ждало меня и в комнате, которую временно занял Митяй. Здесь была только беговая дорожка: никакой спортивной разнузданности, полный аскетизм. Но и обитель Митяя не отличалась особым комфортом: такой же узкий топчан или кушетка, накрытая пледом; легкие жалюзи на окнах (никаких мещанских штор, собирающих пыль), узкий платяной шкаф-купе с зеркалами вместо створок. Ни настольной лампы, ни ночника. Хорош был только палас, покрывающий весь пол комнаты. По нему хотелось пройтись босиком.
Интересно, где занимаются любовью Митяй и его благовоспитанная девушка?
– Н-да… – сказала я, – никакой романтики, никаких полутонов. Вы на этой кушетке предаетесь утехам страсти? Или на велотренажере?
– Оставь в покое меня и мою девушку.
– Кстати, как ее зовут?
– Валентина.
– Так я и думала. С таким именем сам Бог велел бегать стометровку за девять секунд. Ну, показывай. Что у тебя есть из экипировки.
Митяй раздвинул створки шкафа: идеальный порядок, полотенце к полотенцу, футболка к футболке, костюм “Адидас” к костюму “Пума”, даже кроссовки внизу стоят аккуратно: пятки вместе, носки врозь. Только внизу стоял небольшой, но громоздкий, потемневший от времени ящик. Интересно, что заставляет чистоплотного Митяя держать в шкафу такие вещи?..
– Ты зануда, – сказала я Митяю, – представляю, как ты невыносим в постели. “Милая, ты бы не могла поправить простыню, что-то она сбилась…"
– А ты сексуально озабоченная старая дева, – выдал наконец Митяй. – Старая дева-провокаторша. Плевать я хотел на твои подколки.
– Это разумно. Ну, что ты мне предложишь из своего восхитительного гардероба?
Следующие десять минут мы выбирали для меня костюм. Но все они оказались велики мне. Тогда, подумав, я решила ограничиться своей собственной футболкой и спортивными трусами неопределенного пола. Эти шелковые трусы пролежали в митяевском гардеробе уйму лет и принадлежали мальчику Митяю, выигравшему районные соревнования по спортивному ориентированию.
– Где будем тренироваться? – деловито спросил Митяй.
– В большой комнате, конечно. Мне необходимо пространство, чтобы вволю попинать тебя. Только нужно сдвинуть все тренажеры.
– Хорошо.
Еще двадцать минут мы убили на подготовку плацдарма. Митяй под моим руководством терпеливо сдвигал тренажеры к стене, стараясь расположить их строго параллельно или строго перпендикулярно плоскостям комнаты. Я путалась у него под ногами, давала бесполезные советы и роняла сигаретный пепел на такой же, как и в комнате Митяя, палас.