Эшелон
Шрифт:
Неделю назад меня провалили на очередных выборах в Академию наук. Я подсчитал, что за 25 минувших лет я баллотировался 10 раз и только один раз удачно. Это даёт мне основание выступить с некоторыми соображениями по поводу академических выборов, так сказать, «с позиции профессионала». Собственно говоря, в последний раз баллотироваться мне не следовало. Я очень отчётливо понимал, что являюсь «шансонеткой» 25. Было ещё и дополнительное обстоятельство, заведомо исключающее моё избрание. Речь идёт о той литературно-мемуарной деятельности, которой я безудержно предавался в течение последнего года. Я крайне неосторожно задел не подлежащий критике посмертный авторитет Ландау и позволил высказать своё недвусмысленно-отрицательное отношение к одному неблаговидному поступку, некогда совершенному Зельдовичем. По этой причине совершенно испортились мои отношения с так называемым
Из сказанного следует, что я при оценке ситуации исходил из чисто тактических, «парламентских» соображений. В принципе меня, как и каждого другого кандидата, могли избрать – Партия и Правительство совершенно этому не препятствовали.
Провален я был чисто парламентским способом, путем честного тайного голосования. Здесь мы подходим к сути проблемы: назовите мне какой-нибудь другой институт в нашей стране, где важное дело решалось бы столь демократично! Где это видано, чтобы несколько десятков немолодых мужчин, прихватив баллотировочные списки с фамилиями многих десятков кандидатов на 2-3 места, разбредались бы по углам зала и, тщательно обдумав, вычеркивали стоящие против этих фамилий сакраментальные слова «согласен» – «не согласен»? Обычно выбор даже не связывают с эмоциями, которые голосующий испытывает к кандидатам, – многих он совсем не знает. Выборщики, как правило, руководствуются глубокими тактическими соображениями, причём разыгрываются комбинации не хуже шахматных. Уединиться и что-то черкать в бюллетенях – абсолютно необходимо, иначе никаких выборов не получится. Так что со стороны совершенно непонятно, что же происходит в конференц-зале Института физических проблем, где обычно проводит выборы наше отделение физики и астрономии. Короче говоря, это вам не выборы в Верховный Совет, где всё значительно проще 26.
Было бы, однако, грубой ошибкой считать, что выборами управляют законы теории вероятности и математической статистики. Этой важнейшей, так сказать, финальной процедуре предшествует несколько существенных этапов.
Начальный, или, лучше сказать, «нулевой», этап всегда глубоко скрыт от научной общественности. Речь идёт о пробивании вакансий Президиумом Академии наук у т. н. «Директивных Органов» (проще говоря, у Партии и Правительства). Уже само распределение вакансий по отделениям, а в пределах отделения по специальностям – итог скрытой от посторонних глаз весьма хитрой комбинационной и позиционной игры. Довольно часто, уже при первой официальной публикации в «Известиях», опытный глаз видит, что та или иная вакансия выделяется под определённую персону. Например, в течение ряда выборных кампаний объявлялись вакансии академиков по специальности «физика и астрономия», так сказать, вместе. Тот факт, что астрономическая вакансия отдельно не объявлялась, почти наверняка означал, что в академики будет избран физик.
Прежде чем продолжить наш анализ академических выборов, необходимо хотя бы кратко остановиться на важном вопросе – почему наш учёный (и даже не всегда учёный) люд так рвётся в академические кресла? Я начну с одного далёкого воспоминания. Это было, кажется, летом 1960 года. В Москву приехала делегация Королевского Общества во главе с вице-канцлером, химиком, профессором Мартином. По причине летних отпусков в столице было мало академической публики, и Президиум бросил клич по всем институтам – собрать по возможности больше сотрудников для заполнения конференц-зала Президиума (в таких случаях горящие театры обычно обращаются за выручкой к милиционерам). Такими мерами конференц-зал удалось заполнить; пришёл туда и я.
Ввиду отсутствия президента и главного учёного секретаря обязанности председателя исполнял известный лысенковец, малоинтеллигентный Сисакян. Доклад Мартина, насыщенный юмором и богатый фактическим материалом, осветил деятельность Королевского Общества в весьма выгодном свете, особенно по контрасту с хорошо знакомой присутствующим замшелой, косной бюрократической системой нашей Академии. И тогда Сисакян, желая сбить это впечатление, через переводчика попросил Мартина растолковать один, оставшийся ему, Сисакяну, неясным вопрос: каковы права и обязанности члена Королевского Общества? Подтекст вопроса хитрого Сисакяна был примитивен: мол, советские академики – слуги народа, а британские – лакеи империализма. Ответ Мартина продемонстрировал присутствующим отличный образец знаменитого английского юмора:
– Я вас понял, профессор Сисакян. Начну с обязанностей: каждый член Королевского Общества обязан ежегодно платить в казну Общества 5 фунтов. Теперь поговорим о правах: каждый член означенного Общества имеет право совершенно бесплатно получать периодические издания своего отделения. В среднем выходит фунтов на 7 с половиной. Так что быть членом Королевского Общества – выгодно, джентльмены! – закончил под громовой хохот собравшейся публики британец.
Эта история имеет
– О! – сказал Бэйтс. – Я вижу, что Мартин вам не всё сказал! Иностранные члены Королевского Общества освобождены от этой неприятной обязанности – платить 5 фунтов. Так что особенно выгодно быть иностранным членом Королевского Общества!
Как известно, советский академик получает, так сказать, «за погоны» ежемесячно 500 рублей, а член-корреспондент – 250. Как видим, суммы немалые, вполне соизмеримые с хорошей зарплатой. Насколько мне известно, иностранные академии своим членам денег не платят. Исключение составляют академии соцстран и, кажется, весьма элитарная Французская академия, члены которой («бессмертные») получают за посещение каждого заседания по луидору, специально для этой цели отчеканенному. До войны, при Муссолини, платили и в Итальянской академии.
С гораздо большим основанием, чем профессор Мартин, мы можем сказать, что быть членом Советской академии очень выгодно! Помимо денег, академики получают немалые блага в других формах. Прежде всего – хорошие условия в больнице АН, куда, увы, время от времени приходится попадать уже далеко не молодым деятелям науки. Дают там нашему брату отдельные палаты – сам лежал три раза, а это в наших условиях далеко не пустяк! Важнейшая привилегия академиков и членкоров та, что их никогда не выгонят на пенсию. А сколько жизненных трагедий приходится видеть, когда крепкого, здорового 60-летнего доктора наук переводят сперва в консультанты, а вскоре – на пенсию, на нищенские 160 рублей. Кажется, такая мелочь – академическая столовая в Москве, а как это удобно и, что греха таить, вкусно! Это уже специфика нашей хронически голодающей, одолеваемой разного рода дефицитами страны.
Не меньшее значение имеет и резкое повышение социального статуса советского учёного после его избрания в Академию. Ведь, кажется, человек после избрания не стал ни умнее, ни значительнее. Но это только кажется. Совсем по-другому начинает к тебе относиться своё и чужое начальство и разного рода академические и министерские службы. В результате дела в твоей лаборатории пошли заметно лучше, и это сразу же становится всем видно. Вокруг «избранника» создаётся какая-то особая атмосфера, если угодно – благоприятный микроклимат. Как видим, оснований стремиться быть избранным в Академию наук более чем достаточно. Таким образом, если говорить откровенно («без булды», как любит выражаться мой сотрудник Валя Есипов), главный стимул к избранию – соображения сугубо материального порядка. Соображения признания заслуг, научного престижа и пр. при выборах в нашу Академию (в отличие, скажем, от западноевропейских и американских академий) играют сугубо подчинённую роль.
Реальные научные заслуги кандидата при выборах, как правило, не имеют серьёзного значения. Какие же факторы решающие? Об этом мы ещё поговорим. Пока же остановимся на одном любопытном обстоятельстве. Ни одна академия в мире (исключая, конечно, соцстраны, во всех деталях копирующие нашу структуру) не имеет двухстепенной системы членства, то есть академиков и членов-корреспондентов. Такое деление имело смысл в прежние времена, когда императорская Академия находилась в Петербурге, а высокопоставленные чиновники-академики должны были состоять при ней. Не жившие в столице империи учёные, естественно, имели статус членов-корреспондентов. В наших условиях первоначальный смысл такого деления давным-давно утерян, но зато приобретён новый: есть настоящие академики и есть полуакадемики, которым, чтобы дорасти до «полного генерала», надо пройти через чистилище новых выборов. При этом делается предположение, что учёный в промежутке между его избранием в члены-корреспонденты и действительные члены якобы может сотворить что-то новое и очень для науки ценное. Но каждый компетентный человек понимает, что это предположение – сущий вздор. Это относится прежде всего к близким мне физико-математическим наукам, но я уверен, что то же самое справедливо и для прочих наук. В члены-корреспонденты, как правило, выбирают деятелей, возраст которых в среднем 50 лет. Это давно уже сформировавшиеся исследователи, и всё, что им положено свершить в науке, – они свершили. Бывают, конечно, исключения, но они редки, да и не выбирают в Академию таких исключительных особей. Редко, очень редко после избрания в члены-корреспонденты учёный сотворит что-нибудь стоящее. Он обычно к этому времени давно уже стал «деятелем» – директором института, начальником крупного отдела или КБ и т. д. Поэтому, когда на выборах расписывают выдающиеся достижения какого-нибудь такого деятеля, баллотирующегося в академики, можно не сомневаться, что точно те же достижения фигурировали и при избрании его в члены-корреспонденты. Это все прекрасно понимают, но молчат – ведь и сами выборщики были в таком же положении.