Эскапада
Шрифт:
— И зачем ему было кончать жизнь самоубийством? — сказала она. — Он ведь покончил с собой. Мне мама сказала. Потому что он был таким ветхим, да? — Она говорила несколько торопливее, чем обычно, лицо у нее тоже было более оживленным. Глаза сияли. Интересно, не добралась ли она до папашиного коньяка?
— Это еще не все… — начал я.
— Мама ужасно расстроена, — перебила Сесилия, — а папа… ну, вы сами видели. Во время сеанса. — Она закатила глаза. — Господи, да все видели папу. Какой позор! За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такого стыда. Знаете, это совсем на него не похоже. Он такой
— Возможно. Послушайте…
Она снова надула губы.
— Но они настолько заняты собой, что никто даже не удосужился спросить, что я чувствую. Даже мама. Знаете, я ведь тоже ужасно переживаю. Я любила его ничуть не меньше, чем все остальные. Несмотря на то, что он был такой старый и порой даже странный.
— Странный в каком смысле? — Если вас уносит река, не стоит бороться с течением.
Она махнула рукой.
— Как все старики. Забывчивый. Что-то все время бормотал. — Сесилия состроила гримасу. — Иногда пускал слюни, всего себя обслюнявливал, а это, если честно, довольно противно. — Она подняла голову. — Но я все равно его любила. Ведь он был моим дедушкой. И он не всегда был таким. Иногда он казался совершенно нормальным.
— Вы много времени с ним проводили?
— Конечно, — сказала она. — Не могу сказать, что сидела там постоянно, каждый день. Это было невозможно. Вы и представить себе не можете, сколько у меня дел и обязанностей, так что просто не хватало времени. Но иногда я видела его днем. Когда могла. На самом деле довольно часто.
— Почему вы…
Сесилия внезапно улыбнулась и выпрямилась.
— Но это все неважно. Позвольте мне объяснить, зачем я сюда пришла. Я хотела извиниться!
Она произнесла это так, будто речь шла о рождественском подарке, сделанном собственными руками. Последнее время многие почему-то все чаще напоминали мне Великого человека.
— Извиняйтесь, — сказал я.
— Да! Я поняла, что с моей стороны было грубо и по-детски глупо говорить все те ужасные вещи. То есть что вы слуга. Было грубо и инфантильно все это говорить, даже если бы вы и правда были слугой, но вы же не слуга, слава богу. — Она склонила голову набок. — Но от этого я выгляжу еще более грубой и инфантильной, верно?
— Не беспокойтесь, Сесилия.
Она и не беспокоилась.
— Я приходила раньше, еще до ужина, — сказала она. — Чтобы извиниться. И заодно поговорить. Но вас не было, а господин Гудини прятался в другой комнате. — Она закрыла рот ладошкой, чтобы скрыть смешок. — Боюсь, я вела себя ужасно. Я его дразнила. Стучала в дверь и не хотела уходить. Но и он вел себя глупо. Он всегда такой трусливый с женщинами?
— Он стеснительный, — объяснил я.
Сесилия слегка наклонила голову набок и искоса взглянула на меня из-под своих светлых волос.
— Он же не считает меня нимфоманкой?
— Нет. Послушайте…
— Правда?
— Да. Сесилия…
— Потому что я, честно, не нимфоманка.
— Да. Я…
Она перевела дух.
— Короче, после того ужасного сеанса мама ушла с отцом, и всем, понятно, было не до меня. Вот я и пришла сюда и стала ждать. Сидела и ждала, долго-долго, совсем одна, а
Сесилия напоминала подвыпившую девчонку, которая играет в хозяйку дома, да она, по сути, ею и была. Она уже собиралась снова надуть губы или ухмыльнуться.
— Спасибо, Сесилия. Но…
— У вас не найдется выпить? — спросила она, оглядывая комнату. — Виски, коньяк или что-нибудь такое?
Я не открывал чемодан с прошлой ночи. Кто знает, оставь я его открытым, она вполне могла бы обнаружить там бутылку бурбона.
— Только вода, — сказал я. — Извините.
Сесилия состроила гримасу. Затем взглянула на дверь, ведущую в комнату Великого человека, повернулась ко мне и улыбнулась.
— Почему бы вам не придвинуться поближе? — спросила она и похлопала ладонью по одеялу.
— Через минуту. Но сначала расскажите про дедушку.
Она сдвинула брови.
— Про дедушку?
— Он упал с лошади. Когда это было, три года назад?
Она кивнула.
— С Розочки, своей кобылы.
— И с тех пор он парализован?
— Да. — Она снова склонила голову набок. — Но почему вас так интересует мой дедушка?
— Я любопытный. Он сломал спину?
— Не спину. Нервы какие-то защемило. А может, они порвались. Дело серьезное, как сказали врачи. — Она небрежно махнула рукой. Жест напомнил мне ее отца.
— А была ли надежда, что он снова начнет ходить?
Она покачала головой.
— Доктор сказал, это невозможно. Доктор Кристи.
— Он что, специалист, этот доктор Кристи?
— Он наш семейный доктор. Дедушка никому больше не доверял. Папа с мамой хотели пригласить врача из Лондона, но он отказался. — Она нахмурилась и добавила: — Как вы думаете, он уже не мог все это выносить? То, что он не мог ходить и вынужден был сидеть взаперти в комнате?
— Он выглядел унылым?
— Нет. Правда, совсем нет. — Сесилия снова сдвинула брови. — Иногда мне даже казалось, он получает от всего этого удовольствие. Лежит себе, книжки почитывает, а его все обхаживают денно и нощно. — Она поморщилась. — Я бы так не смогла. С ума бы сошла.
— У вас есть прислуга по имени Дарлин?
— Да, на кухне. — Ее лицо помрачнело. — При чем здесь она?
— Кто-то ее упоминал. Я лишь хотел…
Сесилия все хмурилась.
— Она вам что, нравится?
— Я никогда ее не видел.
— Тогда зачем спрашиваете?
— Такая у меня работа.
— Но вы ни разу не спросили обо мне.
— Ладно, — сказал я. — Где вы были вчера днем?
Она моргнула.
— Простите?
— Вчера, между половиной первого и часом дня. Где вы были?
— Зачем вам знать?
— Я следователь. Вот я и расследую.
— И что же вы расследуете?
— Вчерашнюю историю с ружейным выстрелом. Так где вы были, когда это произошло?
Она тупо смотрела на меня.
— Какая вам разница?
— Может, вы что-то видели. Или слышали. Так я смог бы установить, кто стрелял.
— Не имею ни малейшего представления, кто мог стрелять. Я была в деревне.
— Где именно?
Она раздраженно закатила глаза.
— Это так важно?
— Да.