Эскорт для чудовища
Шрифт:
— Отвезите меня в его дом, — произношу я, направляясь в сторону машин, и охрана идет за мной, — после чего — в аэропорт, если это возможно. Или нет, не стоит даже беспокоиться, я вызову такси.
Не хватало еще, чтобы Мудакович внезапно позвонил охране, приказав меня привезти обратно.
Как я и надеялась — никто даже не собирался со мной спорить.
Я возвращаюсь в дом Смоленских, глядя на солнечный, теплый вечер за окном машины. Тут невероятно уютно сейчас. В другой бы раз я даже осталась здесь, в Сочи и сняла бы номер в отеле, чтобы отдохнуть
…Но не когда меня грызут мысли о том, что где-то недалеко от меня ходит убийца Али. Теперь я просто хочу вычеркнуть этот день из памяти. Хотя, знаю, что получится плохо, и я вряд ли когда-нибудь еще раз прилечу в Сочи.
Терять близких людей очень больно. В мире нет боли сильнее той, что гадко точит душу после потери родных. Все забывается, а это остается с тобой на всю жизнь. Можно только запереть все воспоминания глубоко-глубоко, но, как бы мы себя не обманывали, убеждая, что надо отпускать людей, иногда эта боль возвращается, особенно когда что-то напоминает тебе о человеке.
— Спасибо, — благодарю я водителя, который быстро выходит из машины и открывает мне дверь, прежде чем я успею это сделать. Он также распахивает над головой зонт, чтобы капли дождя с крон деревьев не намочили меня, а я машу рукой, — ой, не стоит, не переживайте. Я все равно сейчас переоденусь.
— Как скажете, Александра.
Я улыбаюсь мужчине напоследок. Такой здоровый и лысый, а разговаривает вежливо и культурно.
Когда я поднимаюсь по ступенькам и захожу в темную прихожую, то под каблуком что-то неприятно хрустит. Похоже, я что-то раздавила.
Я растерянно включаю свет. И ахаю.
— Что за фигня? — вырывается у меня тихое. Пол под ногами усыпан осколками. Большое зеркало напротив разбито и я тут же отворачиваюсь от него. У меня приступ суеверности. Знаю, что глупость, но когда-то именно Аля напугала меня, сказав фразу «посмотришь в разбитое зеркало — и десять лет счастья не увидишь». Мне, как бы, хватит несчастий на мою голову.
Господи, что тут произошло-то? Я замечаю на осколках капли крови и осторожно обхожу их. Кого-то убили?
Но ведь охрана спокойна! Меня бы просто не пустили в дом, случись тут что-то криминальное!
Я знаю, что в таких случаях самое умное, что можно сделать — это развернуться и свалить, и не поступать, как тупые героини из фильмов ужасов. Но, вопреки логике, я все равно осторожно крадусь в дом, пораженно глядя на капли крови на полу и надеясь, что тут подобное в порядке вещей, и я сглуплю, убежав в ужасе в аэропорт без своих вещей. Тишина стоит такая, что в ушах звенит. «Ой, всё, дура» — шепчет обреченно разум.
Да ладно. Я останавливаюсь, еще раз прислушиваясь. Никого. Ни шагов, ни голосов. Думаю, что тут просто было бурное выяснение отношений между Смоленским и Дариной. Если она разбила ему голову об зеркало — я этой девчонке пришлю анонимно самый большой торт, который только найду.
Когда я прохожу мимо одной из комнат, то чувствую тяжелый
Я хочу было уже идти дальше, как раздается странный звук, и я подпрыгиваю от неожиданности. Потом до меня доходит, что где-то вибрирует телефон. Я прохожу в комнату, стараясь не наступить на осколки, открываю дверь в ванную и вижу, как на плитке, усеянной каплями крови, ползает дорогой смартфон.
«Лучше уйди» — снова оживает разум, но я уже делаю шаг в ванную за смартфоном. Я неожиданно думаю, что в телефоне Смоленского может быть много интересных вещей. Почему-то в этот момент я допускаю, что могу найти там доказательства его вины в смерти Али. Я еще не знаю, что буду с этим делать, но желание отомстить, которое я долгие годы старалась уничтожить, чтобы не попасть в неприятности, вспыхивает со страшной силой.
Я поднимаю с пола настойчиво вибрирующий телефон, на экране которого написано «мать». Сердце странно екает и пускается в бешеный галоп, потому что краем глаза я замечаю что-то странное. Я резко разворачиваюсь к ванной и роняю телефон на пол.
— Смоленский, блин, — вырывается у меня вскрик.
Он лежит в полной ванной, закрыв глаза и с его разбитых рук капает на пол кровь.
Я в шоке подхожу. Хватаю этого ублюдка за руку — теплая. Он не умер. Хотя, сперва я так и подумала. Вряд ли он пытался покончить с собой намеренно — для этого лезут в ванную немного по-другому, без одежды, но так или иначе этот кретин близок к тому, чтобы случайно откинуть коньки.
Супер. А потом меня будут допрашивать. Убегу сейчас — и впаяют статью, сказав, что оставила человека в опасности. Я уже не думаю о том, что, похоже, мое возвращение домой немного откладывается — просто благодарю случай за то, что любопытство спасло меня от разборок с полицией. Где черти носят Дарину?! Куда делась его прилипчивая невеста? Сейчас она как никогда нужна!
Запустив руку в порозовевшую воду, я выдираю из ванной слив и, схватив Смоленского за плечо, отвешиваю его красивому лицу хорошую пощечину, чтобы привести в чувство.
Испытывая при этом садистское удовлетворение. Так ему и надо.
— Очнись, идиот, — в сердцах произношу я. Вода уходит быстро — его рубашка, мокрая насквозь, облепляет спортивное тело, и я вижу, как грудь Смоленского спокойно вздымается при дыхании. И как ресницы вздрагивают, и Смоленский медленно открывает пронзительно-яркие, серые глаза, обжигая меня взглядом.
— Пошла вон отсюда, — произносит он негромко. Его низкий голос играет на моих нервах предчувствием, что вот-вот случится что-то плохое. Я инстинктивно отстраняюсь. Сейчас мне отчетливо кажется, что в этом человеке есть какой-то душевный надлом, когда он находится передо мной в таком виде, потеряв облик холодного аристократичного и избалованного богача.