«Если», 1998 № 10
Шрифт:
Высокомерен. Порой сварлив и мелочен. Склонен к депрессии и мизантропии. Абсолютно нелюбопытен ко всему, что не касается профессиональной деятельности (если не считать увлечения кокаином и музыкой). Интроверт и крайний эгоист, напрочь лишенный чувства юмора и эмпатии (способности к сочувствию, сопереживанию) и на редкость несенситивен (иначе говоря — эмоционально туп). Наконец, нужно добавить еще и отсутствие практически всех естественных человеческих связей, без которых не может сформироваться полноценная личность. Даже Ватсон не столько друг, сколько «тень» великого сыщика, живая декорация, на фоне которой ярче высвечивается талант Холмса. А уж
Спору нет, у Холмса есть и достоинства, кроме уже упомянутого интеллекта. Он являет собой тип истинно британского джентльмена — с присущими тому кодексом чести, патриотизмом (читай: монархизмом и имперским сознанием) и консерватизмом. Он может проявить бескорыстие, помогая обездоленным, и жестко потребовать плату с высокородного ничтожества, которому помогает по необходимости. Он вежлив, подтянут, сдержан.
И все-таки, подытожив, получим портрет во всяком случае малосимпатичный. Даже безусловное единственное достоинство Холмса — его отточенный ум, — как уже говорилось выше, может вызывать не столько восхищение, сколько отчуждение и нарастающее раздражение. Рядом с подобным холодным и интеллектуальным совершенством, сверхчеловеком поневоле чувствуешь себя круглым дураком.
Так откуда же тогда берется эта всепобеждающая народная любовь?
Есть один социально-психологический эксперимент, открывший весьма любопытный феномен — не из тех, что легко приходят на ум из повседневных обыденных наблюдений. Он позволяет дать если и не полную, всеобъемлющую разгадку «феномена Холмса», то хотя бы указать на одну из возможных причин.
Мне кажется, образ Холмса значительно поблек бы, во всяком случае, не пользовался бы столь безоговорочной и стойкой популярностью, если бы… Если бы Холмс был выведен и впрямь абсолютным победителем, личностью «без сучка и задоринки». Но для всех, читавших рассказы Дойла, памятен, как минимум, один случай, когда великого сыщика провели. И кто — женщина! Помните? Ирэн Адер, которая для женоненавистника Шерлока Холмса на всю жизнь осталась этой женщиной…
И как только мы становимся свидетелями редкой промашки «совершенства», наше сочувствие и симпатия к герою возрастают неимоверно!
Эффект этот получил слэнговое название «сесть в лужу» (Pratfall effect — буквально «приземлиться на задницу», «вляпаться»), и открыл его профессор американского университета в Санта-Крузе, Элиот Аронсон, автор популярного введения в социальную психологию «Общественное животное».
Итак, как вы думаете, в какой из четырех экспериментальных ситуаций человек, которого мы должны оценить по шкале аттрактивности, покажется нам наиболее привлекательным:
а) личность, близкая к совершенству, не допускающая ошибок и просчетов;
б) та же личность, но допустившая оплошность (в эксперименте подставной участник во время собеседования всего-то случайно проливал кофе на костюм);
в) во всех отношениях середнячок и посредственность;
г) та же посредственность, но еще и допускающая грубую ошибку?
Теперь, благодаря моей подсказке, вы уже знаете, что наибольшей симпатией мы расположимся не к «абсолютному совершенству», а к «совершенству с червоточинкой» (второй вариант). Что впечатляюще продемонстрировал эксперимент, проведенный
Между прочим, сам автор признается, что на изучение этого неочевидного феномена его натолкнуло любопытное и не совсем понятное (хотя и подтвержденное опросами Института Гэллапа) резкое увеличение популярности президента Кеннеди сразу же после сокрушительного фиаско последнего — неудачной высадки американских солдат в Заливе Свиней на Кубе. До этого провала Кеннеди находился в зените славы, у него все было идеально, все складывалось на редкость удачно, что и вызывало бессознательное раздражение избирателей…
Вот и Холмс со временем неизбежно вызвал бы у читателей отторжение. Но гениальный психолог Артур Конан Дойл (а таким и должен быть настоящий писатель) интуитивно «посадил героя в лужу», тем самым обеспечив ему поистине неумирающую популярность.
Можно указать и другие ее причины — в частности, нескрываемую ностальгию многих англоязычных авторов к Викторианской эпохе доброй старой Англии. Своего рода «уходящей натуре», когда мир был еще стабилен и ясен, нравственные критерии не размыты, и подлецам, какие бы посты они ни занимали, в приличном обществе руки не подавали…
Наверное, и это обеспечивает успех образу Холмса — по крайней мере, в России, где аналогичные настроения владеют многими, если не большинством. Жаль только, что второе наблюдение: о том, что публичным политикам следовало бы взять на заметку описанный социально-психологический феномен — у нас, увы, не срабатывает, поскольку из лужи они по большей части просто не выбираются…
Время от времени нам рассказывают и о неудачах Шерлока Холмса, хотя чаще всего лишь упоминают о них, и эти рассказы не просто нацелены на утверждение достоверности. В них при желании можно прочитать и более важную мысль о том, что жизнь изобретательнее всяких самых искусных выдумок.
Проза
Бен Бова
Вопрос
Как только встает проблема воли, решительности, выбора действий, наука оказывается бессильной.
Немногие выбирают место для медового месяца в зависимости от того, ясные ли там ночи. Тем более мало кто покидает постель в предрассветный час и лезет на крышу. Но молодая жена Хала Джекобса понимала редкую страсть мужа.
Линда Краусс-Джекобс была, как и ее супруг, астрономом-любителем. Они познакомились на летних сборах Астрономического общества южного Коннектикута. Сейчас она стучала зубами на холоде, наблюдая, как Джекобс, тихо бранясь, устанавливает посреди штата Нью-Мексико, на скользкой крыше коттеджа, маленький, но мощный электронный телескоп.
— Скоро рассвет, — предупредила Линда.
— Знаю, — отозвался Хал. — Когда рассветет, мы снова ляжем в постель.
Эта мысль пришлась Линде по душе. Она была не настолько предана астрономии, как ее муж. Он же был настоящим фанатиком. Это давало плоды: по Солнечной системе носились три кометы Джекобса, а он был полон решимости продолжать открытия, не делая передышки даже в медовый месяц.