«Если», 2005 № 11
Шрифт:
— Эй! А еще Пан Карпыч всякую фигню берет! — юное дарование выказало неожиданную эрудицию. — Под проценты! У вас фигня есть?
Двор пересекали хорошо укатанные «скользанки». В чисто вымытых окнах красовались наряженные елки. Легкий морозец покусывал нос и щеки. Пахло праздником: Новым годом, подарками, хлопушками, шампанским и непременным салатом «оливье». Хотелось присоединиться к мальчишкам: веселиться и дурачиться. Но очкарик Лазарь шел вперед, и плечи его сутулились, словно длиннополое пальто было изготовлено
Код оказался верным. Замок лязгнул затвором автомата, открывая затхлое нутро подъезда. В нос шибанула вонь кошачьей мочи и застарелого табачного перегара. Лазарь торопливо зашагал по лестнице. На третьем этаже он остановился перед квартирой с бронзовой табличкой «31» и, собравшись с духом, решительно утопил кнопку звонка.
Долгое время ничего не происходило. Затем в дверном глазке мелькнул свет, и глазок тут же вновь потемнел. Очарик чувствовал, что за ним наблюдают, и стоял спокойно.
— Вам кого?
— Я к Степану Поликарповичу.
— Фамилия! Фамилия как?!
— Моя?
— Нет, Степана Поликарповича!
Было неясно: издевается хозяин или говорит всерьез.
— Моя фамилия Остимский. Лазарь Петрович Остимский. Но это вам, скорее всего, ни о чем не скажет. А фамилия Степана Поликарповича — Ватрушев.
— Откуда? Откуда знаете?!
— Меня направил к вам мой друг. Артюхов, Глеб Артюхов.
— Отчество?
— Чье? Глеба?
— Ага! — торжествующе взвыли из квартиры. — Не помните! И врете вы все: кто да как…
— Тьфу ты, из головы вылетело! Мы с Глебом друзья детства, по отчеству редко… О, вспомнил! Игоревич.
В квартире долго сопели, булькали, потом защелкали замки.
Замков было много. Не меньше пяти.
Наконец дверь приоткрылась. Слегка, но вполне достаточно, чтобы понять: рассохшееся дерево, выкрашенное пузырчатым суриком — чистой воды бутафория. Тут в случае чего плечом не пробьешься. Над стальной цепочкой из сумрака проступило востроносое личико. Цепкие глазки обшарили лестничную площадку.
— Чего стоите? Заходите скорее!
Металлической змеей зашелестела, опадая, цепочка.
— Знаете, сколько всяких прохиндейцев кругом шляется? А потом ценные вещи пропадают, гортензии сохнут… На какой щеке у Глеба Игоревича родинка?
— Нет у Глеба никакой родинки. В смысле, на щеке. На шее есть, у кадыка.
— Чудненько, чудненько! Душевно рад знакомству.
Узкая ладонь ростовщика оказалась подозрительно твердой.
— Прошу в комнату. Чаю? Кофе? Коньячку?
— Кофе. У меня принцип: вести деловые переговоры на трезвую голову. Вот позже, когда мы договоримся…
— Если договоримся, Лазарь Петрович. А принцип ваш мудрый, одобряю…
Квартира Ватрушева напоминала лабиринт. Не представлялось возможным определить, сколько здесь комнат и коридоров. Все пространство занимали шкафы, шкафчики, шифоньеры, полки и полочки, комоды и
И всюду, на полках, шкафах и подоконниках — горшки с цветами, кактусами и прочими фикусами. Возможно, редкими и экзотическими: очкарик был не силен в ботанике. В воздухе, приятно радуя после миазмов подъезда, витал аромат тропиков.
— Осторожно, не зацепите агаву! Располагайтесь, вот кресло.
Посреди с трудом отвоеванного у вещей пятачка разместился вполне современный мягкий уголок: диванчик, журнальный столик и два кресла, обитых клетчатой тканью. Точь-в-точь такой расцветки, как халат на Степане Поликарповиче.
— Я пошел за кофе…
Вспыхнула паника. Сейчас хозяин сгинет в дебрях необъятной квартиры и больше не вернется. Никогда. А гость проведет остаток жизни, ища выход и рыдая от безнадеги. Наваждение накатило и схлынуло. Очкарик снял пальто, поискал, куда бы его пристроить — и к собственному удивлению обнаружил вешалку, приколоченную к дверце шкафа.
— Вешайтесь, вешайтесь, оно свободно…
Сварить кофе за это время было невозможно. Но ростовщик уже семенил к столику, неся поднос с полным кофейником, сахарницей и чашками. Над ним витал божественный аромат мокко, имбиря, кардамона, черного перца…
«Надо бы спросить рецепт», — отметил Лазарь.
— Ну-с, к делу. С чем пожаловали к старику?
— С предложением. Глеб сказал, что вы даете ссуды под залог… скажем так, некоей нематериальной сущности.
— Оставьте ваши эвфемизмы. Не бойтесь, я не сочту вас сумасшедшим.
— Хорошо. Я бы хотел оставить в залог одно чувство.
— Какое именно?
— Любовь.
— К женщине? К родине? К вкусной и здоровой пище?
— К жене.
— Что ж, это интересно. Редкий товар. Но позвольте полюбопытствовать: зачем вам мои гроши? Вы человек обеспеченный. Если вам нужен кредит, обратитесь в банк. Или в ломбард.
— Как вы верно заметили, я человек обеспеченный. Но сейчас испытываю финансовые затруднения. Временные, разумеется. Деньги есть, но они вложены в дело. Мои партнеры по бизнесу против того, чтобы я закладывал основные фонды. А без их письменного согласия… Короче, я пришел к вам.
— На любовь, конечно, спрос есть, тем паче к жене… Чувство дефицитное. Однако мои возможности ограничены. Боюсь, предложенная сумма вас не устроит.
— Сколько?
— Вы собираетесь со временем выкупить залог?