«Если», 2009 № 04
Шрифт:
Нола слабо улыбается, кивает и на секунду отводит взгляд. Я вижу, что она борется с собой и наконец принимает решение. Набирает в грудь воздуха и опускает руки.
— Тогда и я так полагала. Мне казалось, Эвинг чувствует себя счастливым. Но он не был так уж не прав в оценке нашей работы. Я много лет служила главным хирургом на военном корабле и лечила в основном небольшие раны и легкие недомогания. Но когда в разгар сражения раненые потекли потоком, я действовала «на автопилоте».
Я молча киваю, боясь прервать ее.
— Я работала
— Я никогда не считала, сколько людей спасла. И до сих пор этого не знаю. Но помню до единого всех, кто умер. И бьюсь об заклад, Эвинг тоже это помнил. Каждая из этих смертей что-то у тебя отнимает.
Отдаешь частичку себя, едва не добавила я. Но вовремя спохватилась: слишком фальшивым может показаться такое участие.
— Он не стал бы рассуждать о смерти, если бы собирался присутствовать на этих церемониях, — продолжает она. — Не оглядывался бы на прошлое. Смотрел бы в будущее. Будущее, которое мы могли построить.
Голос ее звучит уверенно, и все же они были просто любовниками, мимолетными любовниками на военном аванпосту. Насколько хорошо она знала его, в конце концов?
Но мой вопрос может оскорбить ее чувства.
Поэтому я пытаюсь затронуть другую тему.
— Вы говорили о паломничестве. Мол, только проклятые могут войти в Комнату.
Нола недоуменно хмурится.
— Разве вы никогда не слышали о Комнате?
— Почему же? — отвечаю я, осторожно выбирая слова. — Просто не знаю всех легенд.
А ведь мне следовало их знать. Я привыкла верить, что легенды более важны, чем «факты», которые можно проверить, ведь в легендах всегда есть доля правды.
— Проклятые идут, чтобы очиститься? — уточняю я.
Она поджимает губы. Потом вздыхает и в который раз слегка улыбается.
— Некоторые говорят, что Комната дарует прощение тем, кто этого заслуживает.
В глазах снова появляется это мечтательное выражение.
— А тем, кто не заслуживает? — настаиваю я.
Слезы льются рекой. Она не смахивает их. И похоже, даже не замечает.
— Они никогда не возвращаются, — поясняет она, но тут же вскидывает голову: — Вы думаете, он отправился за прощением? Не для того чтобы исчезнуть?
— Вопрос времени, — пожимаю я плечами. — Если бы он завершил свое паломничество в Комнату, вполне успел бы на церемонию подписания договора.
— С чистым сердцем, — шепчет она.
— Он был героем, — говорю я без малейшей иронии. — Разве его сердце уже не было чистым?
И Нола впервые за нашу встречу не находит ответа.
Но она указала мне совершенно новое направление. Я не ищу человеческие останки. Я ищу нечто необычное. Нечто особенное.
Человек творит историю и наконец становится легендой. Но сам по себе он редко бывает особым. Иногда он становится особым в особенное время. А иногда поднимается над собой — своим происхождением, воспитанием, — чтобы стать чем-то новым. Иногда он становится во главе движения или изменяет курс целой страны.
А иногда — что бывает редко — изменяет весь сектор.
Так Эвинг Треков, возможно, и поступил, вместе с друзьями разрабатывая планы войны.
Но это предполагает, что работал он не один. А если он умер до того, как явился на аванпост, то кто-то другой поднял его шпагу и продолжил дело. И, возможно, оказался лучше своего предшественника.
Но, как все люди, Треков вовсе не был уникален. Уникальна Комната затерянных душ.
Никто не знает в точности, что это такое и как устроено. Никто не знает, как она появилась, кто и зачем ее создал.
Места рождают мифы, потому что легенды в своем роде более могущественны, чем любое человеческое существо. Ведь за каждым человеком-легендой стоит напоминание: он всего лишь человек, и именно это делает его не похожим на других — способность подняться над своими человеческими качествами.
Не намного. Чуть-чуть.
Треков был человеком, имевшим больше детей, чем мог сосчитать, человеком, который занимался любовью с женщинами, очевидно, не любя их. Человеком, который уделял больше внимания работе, чем семье.
Таким, как многие.
Человеком, созданным для этой войны.
Но Комната… Комната существовала до того, как люди населили этот сектор. О Комнате упоминается в самых ранних документах первых космических путешественников.
И поскольку Комната безмерно стара и никто не знает ее природы и истории происхождения, она окружена мифами.
Люди отправляются в паломничество.
Умные люди, вроде Эвинга Трекова.
Люди верят, будто Комната что-то для них сделает. Что-то в них изменит. Что-то удовлетворит в их душах.
Легенды о Комнате пронизаны страхом. Космических путешественников предупреждают: держитесь подальше от нее. Это я помню.
Это я слышала.
Но не уверена — когда. Или где. Или от кого. И все же мне необходимо придерживаться собственного правила. Проверить факты, которые, по моему мнению, я знаю лучше всего.
Поговорить еще с одним человеком, который помнит все так же живо.
Поговорить с отцом.
Как бы неприятно мне это ни было.
Он живет почти в середине сектора, на маленькой планете, которую населяют исключительно те, кто считает себя побежденным в войнах Колоннад.
Он живет там почти двадцать лет, и — это свидетельствует о том, как далеки мы друг от друга, — мне пришлось разыскивать информацию о месте его пребывания.
Дом моего отца — лабиринт стекла, стали и лестниц. Снаружи он кажется беспорядочным нагромождением комнат, но внутри оказывается просторным, как круизный лайнер, предназначенный не для того, чтобы нести тебя к месту назначения, а для того, чтобы помочь наслаждаться путешествием.