«Если», 2015 № 03
Шрифт:
— Эта операция была последней, — неохотно отозвалась та, покачав головой. — Я поместила новый имплант, тот, что вы сконструировали, в самую большую аневризму у вас в мозгу, но то, что я увидела на экране…
— Да?
— У вас там есть и другие аневризмы, Диана. И слишком много рубцовой ткани от предыдущих операций. Мне жаль. Повезло, что удалось ввести этот…
— Дело не в везении, Джейн.
Диана тряхнула головой и положила зеркало на стол.
— Не надо лишней скромности. Вы отличный специалист, — с улыбкой сказала она, глядя
— Что вы собираетесь делать дальше? — неловко спросила Мастрации.
— Путешествовать, — решительно ответила Диана.
Она взяла со стола свое «ожерелье жизни». На карте памяти, запаянной в подвеску, были все официальные записи Дианы, отказ от реанимации, завещание и прочее. Вся ее жизнь, сжатая в несколько документов. Когда на шее не было ожерелья, Диана чувствовала себя голой. Надев подвеску через голову, она аккуратно устроила ее на привычном месте. Покосившись на Мастрацци, Диана решила прибегнуть к той же полуправде, которую планировала использовать при общении с таможенниками и чиновниками иммиграционной службы.
— Вместе с братом. У нас одинаковый диагноз, и перед смертью нам надо кое-что завершить. Наши предки были голландско-индийского происхождения. Мы собираемся отправиться в Джакарту, чтобы удостовериться, что за старыми могилами есть кому присматривать. Мы обещали это своим родителям и дедушке с бабушкой.
— У вас еще кто-то остался? — спросила Мастрацци.
— Никакой родни, — ответила Диана. — Все наши братья и сестры мертвы, и мы ни за что не хотели передавать болезнь детям. С этим надо покончить раз и навсегда.
Она снова улыбнулась, но на сей раз улыбка вышла грустной. Вспомнилась соседка из квартиры напротив и две ее маленькие дочки.
— И все же было бы неплохо…
На запястье Мастрацци запищал мобильник. Взглянув на него, врач быстро подмахнула бумаги о выписке и, извинившись, поспешила к следующему пациенту.
Диана нажала кнопку пульта на прикроватном столике, и оконные жалюзи раздвинулись. Женщина устремила взгляд на голубое, испещренное облаками небо и озеро, раскинувшееся за пляжем. По озеру разбегались яхты. Их паруса раздувал ветер.
По запястью пробежала мягкая дрожь. Майер. Диана улыбнулась и развернула экран.
— Да, я в порядке. Только что оформила выписку. Они выкатят меня в инвалидном кресле. Да, голова больше не болит, слава Богу. Да, увидимся. Да, я тоже тебя люблю.
Женщина щелчком выключила телефон. Возбуждение внутри нарастало. Диана погладила виски. Прикосновение доставляло удовольствие, не принося с собой больше слепящей боли.
Она покосилась на прикроватный монитор. И давление, и частота пульса были повышены. Диана заставила себя сделать биорелаксирующию гимнастику. Это был ее последний шанс, и она не собиралась упустить его из-за того, что слишком перевозбудилась.
Диана снова откинулась на подушку и уставилась в потолок. Глубокий вдох через нос, медленный
Она не знала, пробудился ли Стринг и работает ли он, но уже чувствовала себя лучше. Возможно, всего лишь эффект плацебо, но что плохого в надежде?
Стринг был самым младшим ребенком, последним в длинной череде провалов — но, в отличие от старших сестер и братьев, он был успешным. По крайней мере, так ему сказала мама. Единственное, что он знал наверняка — что он последний и больше детей не будет.
И все же мама говорила ему, что он хороший мальчик, добрый мальчик, а что еще ему было надо?
Он помнил, как они вернулись домой из больницы и следующие долгие недели своего пробуждения. Стринг помнил, как глотал кровь и отращивал волокна, настолько тонкие, что их можно было увидеть только под туннельным микроскопом. Он растил эти микрофиламенты, пока они не проникли в каждую клетку маминого мозга.
Стринг под держивал работу импланта. Не считая этого, он просто смотрел, записывал и копировал каждую мамину мысль, эмоцию и воспоминание, а потом сохранял это в собственной памяти.
Он был счастлив. У него была работа, и он выполнял то, что велела ему программа. Жизнь была хороша.
А потом внезапно все покатилось к чертям.
Все началось со спазма, прокатившегося по болевым рецепторам в ее мозгу. Мама ощутила это как невыносимую боль. Для Стринга это была электрическая буря, вызвавшая перенапряжение всех его субсистем. Шок ослепил его, и он потерял драгоценные секунды при перезагрузке. Когда он очнулся, мамины пульс и давление уже находились в свободном падении. Ее кровь затопил адреналин и гормоны стресса — последние, безнадежные попытки тела сохранить жизнь. Мама? Мама!
— Прости, малыш, — пробормотала Диана, его мать, — Это не твоя вина. Мы не думали, что все случится так скоро. Просто не хватило времени…
Стринг принялся отчаянно перебирать все микрофиламенты, сетью опутавшие ее мозг. Проблема, как он понял, заключалась в том, что он знал все деревья — все индивидуальные клетки, но не видел огня, пожиравшего лес.
А затем, следуя вдоль одного из филаментов, глубоко в лобных долях, где начался спазм, Стринг ощутил вкус крови. Он тут же сосредоточился на ее кровеносных сосудах. Они оказались тонкими и хрупкими, с растянутыми стенками — часть ее генетического наследия.
Все было в порядке. Тонкие и слабые, да, но достаточно прочные, чтобы… аневризма. В точке соединения двух основных артерий, глубоко в мозгу. Одна из артерий чуть надорвалась, и из нее вытекла кровь — достаточно, чтобы оглушить маму, но недостаточно, чтобы ее убить. Клетки мозга, которые окатила кровь, погибли, но у Стринга оставались записи. Только дайте ему время, и он заново загрузит воспоминания, приведет маму в норму.
Вторая артерия представляла большую опасность. Она была крупней и раздулась сильнее, и готова была лопнуть при следующем же скачке кровяного давления.