Если б не было тебя 2. Марк

Ее глаза были полны слез, которые будили во мне глухую ярость. Они были такими же, как и пять лет назад – синими, в озорную крапинку по радужке, только вот стали тусклыми и неживыми.

– От тебя пахнет чужой любовью, – прошептала Ларка, растянув губы в подобии ухмылки. Только тогда я заметил морщинки в уголках ее глаз, придающие ей скорбный вид. Странно, раньше они были другими, смешливыми.

– Не неси ерунду. Совсем очумела, – буркнул я, и медленно пошел в сторону ванной.

– Я вас видела, – тихо, почти на уровне слуха. Как выстрел в

спину. – Жень. Отпусти меня, я так устала.

– Любимая, не усложняй, – по привычке отвечаю, сдерживая злость, клокочущую внутри. Шпионила за мной, иначе, как объяснить эти ее слова про то, что видела меня с грудастой Желькой.

– Я не хочу быть любимой. Я хочу быть единственной, – Лера улыбается. Как и всегда. Это какая-то ее защитная реакция на стресс, я давно заметил. Я ее знаю. Каждую черточку, каждую родинку. Я просто устал от быта. Не стоит считать меня козлом. Все мужчины рано или поздно приходят к какому-то рубежу. Мне хватило пяти лет, чтобы понять, что я устал от однообразия. Хотя, скажи мне кто-нибудь, что так будет, лет семь назад, я не задумываясь набил бы умнику морду. Лерка была моим фетишем, моей вселенной. Я увидел смеющуюся девчонку, раскачивающуюся на качелях в парке, и понял, что именно она должна стать моей женой. В двадцать лет все идеалисты. Все верят в то, что смогут прожить целую жизнь вместе и умереть в один день с той, кого выбрал с первого взгляда. Привлек ли тебя ее смех, или всполох пшеничных волос, в которых отразилось солнце – и ты подумал, что это бесконечная любовь. Так было со мной.

– Я задолбался слушать твой бред. – злые слова вырвались из моего рта так обыденно, что меня самого передернуло от ледяного тона, которыми они были сказаны. – Ты мне надоела. Сколько можно ныть? Я целыми днями пашу, чтобы ты могла писать свои идиотские пейзажи. И вернувшись домой только и слышу, какой я гад. Пошла ты в задницу, дорогая. Не нравится – вали на все четыре стороны. Или терпи. Миллионы баб терпят.

– Я не баба, – твердо ответила Лерка, и резко развернувшись побежала в сторону спальни, шлепая босыми ногами по дорогущему паркету, который ей не нравился, кстати, никогда.

Я принял душ и свалился в постель, слушая тихое сопение жены. Оно меня всегда успокаивало, словно колыбельная. Я зря вспылил. Надо было отшутиться. Снова спустить все на тормозах. Она бы снова не поверила мне, но сделала вид, что все хорошо. Я посмотрел на лицо жены, на тени на щеках, отбрасываемые ее длинными ресницами. Никуда она от меня не денется. Не в село же к родителям своим уедет. Не такая она дура, привыкла к благам, которые я ей несу в клювике. Перетерпит. Перетопчется. Она вдруг вздрогнула во сне. Заскулила, как маленькая собачонка. И я почувствовал странное предчувствие, кольнувшее в сердце, но не придал этому особого значения. Уже засыпая, подумал, что мне ее совсем не жаль. Сама виновата, что не может дать мне того, что я хочу. И хоть Леруся и следит за собой, тратится на косметологов, маникюр. Все идет прахом. Ногти вечно изнутри вымазаны грунтовкой, что кажется она день и ночь роется в огороде. Вытянутые, вечно измазанные красками майки, штаны какие-то бесформенные. Мужчины любят глазами. Я не могу любить маляра-покрасочника. Потому и Желька, а перед ней Лилька, и еще десяток баб, которые умеют себя подать.

Утро не бывает добрым. Я проснулся с гудящей головой и чувством вины, странным ощущением потери, на промокших от пота простынях. Один. Леры не было. Интересно, куда она так рано ушла? Ей же некуда, да и не к кому. Я отвадил всех ее подруг, когда понял, что мне придется делить ее с ними. Нажраться не мог ее близостью. Почему все изменилось? В квартире сегодня не пахло теплыми булочками. И этого привычного аромата мне вдруг остро не хватило. Я все время посмеивался над страстью жены к утренней выпечке. Она её принесла откуда то из детства, эту глупую традицию, считая, что только с ароматом теплого хлеба дом становится уютным. Своего несчастного детства, о котором старалась не вспоминать. А сегодня нарушилась традиция, и виноват в этом я. «Почувствуй себя козлом» называется.

Я с трудом выпутался из противных простыней, за которые отвалил кучу бабок в пафосном торговом центре. А Лерка их даже не оценила, кстати. Ей нравилось дешевое бязевое

белье. Дернула плечом, и я прочёл в ее родных глазах тоску. Она всю жизнь была другой. Не такой как все. И уж точно не такой как бабы, с которыми я ей изменял. Наверное я и искал в них именно то, отличное от приевшегося образа, женское начало.

Прошлепал в начищенную до блеска ванную, ещё один Леркин пунктик – стерильная чистота. Везде, кроме её мастерской. Поморщился, увидев на зеркале брызги зубной пасты. Чёрт, сегодня что-то сломалось в миропорядке. Моя жена никогда не оставила бы такого безобразия. Мелочи, которых я не заметил спросонья тут же обрушиваются на моё сознание предчувствием беды: мокрое полотенце брошенное мною на пол вечером, так и осталось лежать, похожей на дохлую кошку, кучей. Кольцо унитаза поднято, что Лерку всегда бесило до одури. Меня затошнило от привкуса зубной пасты во рту. С трудом подавив рвотные спазмы устремился в прихожую, где разливался трелью чертов телефон. Яблочное чудо последней модели валялось на полу, словно дешевая китайская подделка. Я даже не сомневался, что звонит она. Одумалась, дура. Кто она без меня? Тоже мне художница, от слова худо, непризнанная и недооцененная. Потому и трубит от звонка до звонка в государственной художественной школе, вдалбливая в бестолковые головы малолетних оболтусов азы графики. Слава богу, что мы не смогли родить ребенка, хотя Лерка настаивала. Только вот мне совсем не нужны были сопливые младенцы. Да и сейчас не нужны… В груди завихрилось привычное уже раздражение. Дрянь. Только её концертов мне не хватало в конце отчетного месяца. Работать надо, а я не могу сосредоточиться ни на чем.

Это была не Лера. Я услышал веселый баритон Боба и слегка расслабился.

– Жека, ты как там после вчерашнего? Жив?

У моего друга детства есть одна раздражающая особенность – полное и безграничное отсутствие тактичности. – Желька твоя, просто бомба. Где только находишь таких кобыл? Я б ей вдул.

– Пользуйся, – выплюнул я. Эта Желька давно начала меня тяготить. И если Боб примет на себя удар, я буду только рад. Ненавижу бабских скандалов.

– В смысле? – удивление в голосе дружка меня позабавило. – Ты мне вот так просто отдаешь свою телку? Я всегда знал, что ты козёл, Женек, но чтоб настолько.

– Слушай, мне сейчас совсем не хочется трепаться о шалавах. У меня Лерка начала выкрутасничать. Вернётся, прибью дрянь, – ухмыльнулся я. Бобский давно знает о наших семейных проблемах. Ну не мог же я в самом деле не поделиться с ним тем более что он был свидетелем на нашей с Лерой свадьбе?

– А кто это? – помолчав спросил Бобик. Вот только его тупых разводов мне сейчас и не доставало.

– Мою жену зовут Лера, если ты забыл. Рано тебя, братан, посетил дедушка Альцгеймер.

– Жена?

Чёрт, я и не думал, что такой актёр живёт в обычном офисном клерке. Прямо претендент на Оскар. Только вот мне сейчас совсем не до его тупых разводов.

– Жень, может мне приехать? Я через час буду, врача вызовем. Ты никогда не был женат. Ни-ко-гда, – по слогам говорит Боб. Шутка затянулась, как мне кажется.

Бросив трубку на угол раковины задыхаюсь от тупого предчувствия. А ведь в ванной нет Леркиных безделушек, только теперь начинаю замечать. И Боб гад, повелся на такой тупой развод. Встал на сторону этой дуры. Он всегда меня осуждал за отношение к жене. Но, как по мне, просто завидовал. Проучить меня решили, значит. Интересно, когда эта дрянь успела вывезти все своё барахло из дома? Готовилась наверное не один день. А я лопух ничего вокруг не замечал. Наспех одевшись выскакиваю из дома и едва не сбиваю с ног маму. Какого хрена ей-то здесь надо? Она годами не приходила, а тут вдруг как со звезды на лыжах.

– Я прибраться пришла. Ты ещё не успел все засрать, надеюсь? – ухмыляется родительница, пристально рассматривая меня своими глазами-лазерами. Мы не общались с ней, почти, последний год. Она вдруг решила, что Лера свет в окне, её поддерживала а меня просто списала, сказав при этом, что она не хотела вырастить своего единственного сына подонком и хамлом.

– Лерка квартиру лижет как сумасшедшая. Попробуй её загадь. Ты будто не знаешь, – кривлюсь от очередной волны ярости.

Говорить матери, что от меня сбежала её любимая невестка, все равно, что подписать себе смертный приговор. Смертельный номер, сродни самоубийству.