Если б не было тебя
Шрифт:
– Тогда давайте напишем «до 5».
– Хорошо. А пол? Вы тоже не указали.
– Не знаю…
Олег открыл было рот, хотел высказать свои пожелания, но ни Алена, ни Маша не заметили его порыва.
– Пишите «не имеет значения».
Маша торопливо, с чувством стыда, словно она заполняла бланк заказа, заполнила недостающие строчки и передала Алене документы.
– Простите…
– Да?
– А в детских учреждениях есть психолог, который может определить совместимость?
– Чью?
– Ну, – Маша замялась, – приемных родителей и ребенка, которого они хотят усыновить.
– Нет, –
– Понятно, – Маша почувствовала неуверенность: гораздо лучше было бы, если бы помогал специалист.
– Заезжайте через три недели. Будет заключение и, возможно, я уже кого-то вам порекомендую.
– Спасибо!
Молчанова вышла на улицу и неожиданно для себя почувствовала облегчение. Как бы ни было приятно общение с Аленой, а вся эта система «подбора детей» оставляла тягостное впечатление. Она вспомнила, как однажды на отдыхе разговорилась с семьей испанцев. У них было двое усыновленных мальчишек из России – чудесные ребята десяти и двенадцати лет. И эти люди долго возмущались тем, что русская система усыновления выглядит как магазин по продаже детей. Мама с папой сидят, смотрят огромные базы, в которых куча фотографий и описаний детей. В других странах принято так: приемные родители предоставляют все необходимые сведения о себе, проходят психологическое собеседование и дальше попадают в базу желающих принять ребенка. А потом уже просто ждут момента, когда появится маленький человек, которому подойдет их семья. Гигантская разница: не родителям подбирают ребенка, а малышу ищут семью…
Двадцать дней, и заключение опеки было готово. Алена искренне поздравила Машу с Олегом – казалось, радовалась не меньше счастливых родителей – и выдала первое направление на знакомство.
Через полтора часа они уже стояли у железных ворот московского детского дома. Взглянуть со стороны – обычный детский сад. Кованая ограда, ухоженные лужайки, привычные с детства беседки. Маша не могла отделаться от навязчивого дежавю: ей казалось, она уже входила в эту калитку, уже искала обитую коричневым дерматином дверь. Потом поняла – да, действительно была здесь лет восемь назад. Привозила, кажется, цветы к празднику, потом еще что-то. За это время здесь многое изменилось: появились пластиковые окна взамен старых, деревянных, здание приобрело приятный нежно-зеленый цвет. На площадке для игр появились новые пластиковые горки, качели и даже лабиринты. Все для детей. Разве что аромат, доносившийся с кухни, был прежним: столовские щи и котлеты. Шагнув с яркого уличного света в полумрак коридора, Маша поежилась – не только запах не изменился. Ощущение одиночества, изолированности от внешнего мира осталось тем же.
Охранник подсказал дорогу к кабинету директора. Пока шли, Молчанова продолжала сходить с ума от волнения: как и вчера, когда позвонила Алена и сказала, что есть девочка, с которой можно познакомиться. Не могла уснуть ни на минуту: старательное воображение рисовало портрет маленькой дочки. Маша пыталась объяснить себе, что девочка может оказаться совсем другой, не обязана она походить на ее фантазии – тем более что фотография в базе данных была явно не первой свежести. Вместо пятилетней девочки на ней красовалась малышка лет трех. Но подсознанию это ничуть не мешало, оно трудилось из всех сил. Судя по сосредоточенному лицу Олега, он переживал ничуть не меньше.
– Как перед первым свиданием, – муж отер вспотевшую ладонь о брюки, – комок оголенных нервов.
– И я, – Маша поймала его руку: не ладонь, а только большой палец, и сжала в своем кулаке.
Он бросил на жену беспомощный взгляд – Маша не могла вспомнить, чтобы муж когда-нибудь так смотрел – выдохнул и распахнул перед женой дверь.
Маша узнала директора сразу. Она ее – нет. Мало ли людей ходит-бродит вокруг. У всех какие-то интересы. Гости застали руководителя врасплох: было ощущение, что она куда-то опаздывает. Олег протянул начальнице документ, та посмотрела на вписанное от руки имя: Степнова Анна Игоревна, 5 лет. Не упустила из внимания ни подписи, ни печатей, и только потом согласно кивнула.
– Да, младшая группа, – директор взглянула на дверь, – по общим правилам после знакомства у вас на размышление десять дней. Можете приходить, общаться. Но в строго определенное время.
– Спасибо! Нас предупредили.
– В принципе, вам бы с врачом сначала поговорить. Но ее сейчас нет.
– А когда будет? – Олег выглядел так, словно единственным его желанием было сбежать.
– Если хотите, пообщайтесь сначала с Аней, потом вернетесь сюда. Пока знакомитесь с девочкой, врач придет. Она все расскажет.
– Да, конечно! Спасибо большое!
Маша крепче сжала палец Олега, не давая ему возможности возразить.
– Тогда попрошу проводить вас, – директор вышла из кабинета вместе с посетителями и, оставив их на попечение провожатого, торопливо зацокала к выходу.
Они шли по узким коридорам, мимо приоткрытых дверей в группы. Маша старалась не заглядывать внутрь комнат, из которых доносился шум детской возни. Не звонкий, не радостный, а какой-то приглушенный, с оттенком обреченности. Она и сама не знала, додумывает эти неприятные чувства или восприятие работает само по себе, без влияния разума.
Их завели в обычную маленькую прихожую – низкие деревянные скамейки, разноцветные шкафчики с нарисованными на дверцах арбузами, яблоками, вишнями и прочими ягодами-фруктами.
– Обождите здесь.
Нянька даже не взглянула на них, торопливо ушла. Маша села на скамейку, усадила мужа – нехорошо, если Аня войдет и испугается их – таких непривычных, высоких. Особенно тревожно было за Олега: мало того, что он сам боялся и трясся как осиновый лист, так еще неизвестно, видела ли девочка в своей жизни мужчин. Может напугаться, расплакаться. В детских домах очень часто работают только женщины – их и в школе предупреждали, что папам нужно быть особенно осторожными.
Молчанова, не соображая, что делает, достала из пакета подарки: новые книги, игрушки, еще упакованную в полиэтилен мягкую куклу, гостинцы. Потом замялась, начала смущенно складывать все обратно. И тут Анечка вошла. Два беленьких хвостика, чуть раскосые синие глаза. Тонюсенькие ручки и ножки, торчащие из ситцевого платьица бледно-розового цвета.
Девочка стояла на пороге, нерешительно вглядываясь в лица незнакомых людей. Рядом с ней, не выпуская крошечной ладошки, замерла та самая няня.