"Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР.
Шрифт:
О процессах, происходивших в Красной Армии, писал из Берлина и один из лучших разведчиков, работавший под журналистской «крышей», — корреспондент «Правды» А. Климов. В его письме от 16 января 1937 года, переданном через редактора «Правды» Мехлиса, говорилось: «Мне стало известно, что среди высших офицерских кругов здесь довольно упорно говорят о связях и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве.
Этим делом по личному поручению Гитлера занимается будто бы Розенберг. Речь идет о кружках в Кр. Ар., объединяющих антисемитски и религиозно настроенных людей. В этой связи называлось даже имя Тухачевского... Источник, на который
Сообщения о готовящемся перевороте в СССР поступили и непосредственно из самой Франции. 17 марта 1937 года советский полпред в Париже Потемкин сообщил: «Даладье, пригласивший меня к себе, сообщил следующее: 1) Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии. После смены режима в СССР Германия заключит с Россией военный союз против Франции...
Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов, в которых имеется по данному вопросу две позиции. Непримиримые белогвардейцы готовы поддержать германский план, оборонцы же резко высказываются против...» Итак, в начале 1937 года слухи о брожении в армейских кругах СССР расползались по всей Европе. В сообщении, датированном 18 мая 1937 года, советский военный атташе в Эстонии полковник Тупиков сообщил о разговоре с начальником эстонской военной разведки Маазингом, который был тесно связан с британской «Интеллидженс сервис», а также с немцами.
Тупиков писал: «Месяца два назад (март 1937 г.) в разговоре со мной Маазинг сказал: он думает, что, по его данным, история с Ягодой и троцкистские процессы должны в скором времени коснуться и армии. Персонально он ни на кого не напирал, но назвал маршала Тухачевского... Вследствие того, что эта фамилия склонялась многократно в зарубежной прессе, я тогда этому не придал значения.
Но в конце апреля разговор на эту тему возник вновь, и Маазинг сказал, что у него имеются проверенные данные, что маршала Тухачевского снимут тотчас после поездки на коронацию в Лондон... На мое замечание, что из всего этого меня больше всего могло бы интересовать, откуда к нему идут эти сведения, Маазинг ответил, что я его подстрекаю испортить отношения с друзьями...»
Тупиков характеризовал Маазинга как политически умного, ловкого и культурного маклера, держащего нос по ветру. Он был докладчиком и советником по внешнеполитическим вопросам у высших генералов эстонской армии Лайдонера и Реека и пользовался большим влиянием в правительственных кругах. Детально излагая «теоретические» воззрения Маазинга на события в СССР, Тупиков сообщал, что борьба троцкистов за власть, «с его точки зрения, захватывает армию, внутри которой растут претензии на то, чтобы стать господином положения в стране». В разговоре с Тупиковым Маазинг упомянул Тухачевского — как представителя сторонников военной диктатуры, поставив его в ряд с германским генералом Людендорфом и эстонским генералом Рееком.
Через два дня после ареста Тухачевского, 26 мая 1937 года, Ворошилов направил сообщение Туликова Сталину, Молотову, Кагановичу, Ежову. Примечательно, что на документе Сталин написал: «т. Молотову, т. Ворошилову. Следует выяснить, почему наш военатташе счел нужным сообщить нам о Тухачевском «через 2 месяца», а не сразу». Позже, в своих объяснениях Ворошилову,
Но и это не все. Уже в начале 1937 года наркому обороны Ворошилову из НКВД было направлено сообщение: «3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше Савда Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо. Письмо написано почерком помощника военного атташе в Польше Арно. Текст документа следующий:
«Об установлении связи с видным советским деятелем. 12 апреля 1937 года. Военный атташе в Польше Савда Сигеру. По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной Армии Тухачевского. Суть беседы заключается в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной Армии № 304». Перевод этого документа был сделан бывшим работником ИНО НКВД Р. Н. Кимом, передавшим «дела в Токио» Рихарду Зорге.
Итак, информация о заговоре военных поступала из разных источников, и она не могла не навести на размышления. Однако заговорщики и сами понимали, что опасность разоблачения не исключена. Тухачевский писал в признаниях: «Завербованных было много. Однако, несмотря на внушения о необходимости соблюдения строжайшей конспирации, таковая постоянно нарушалась. От одних участников заговора узнавали данные, которые должны были знать только другие, и т.п. Все создавало угрозу провала»[85].
Допрос Тухачевского 1 июля 1937 года вели начальник 5-го отдела Главного Управления ГБ НКВД, комиссар государственной безопасности Леплевский и помощник начальника 5-го отдела Зиновий Ушаков. К этому времени подследственный собственноручно уже написал пространственные признания. В них он отмечал, что во время апрельской военно-стратегической игры 1936 года, по рассмотрению «возможного развертывания операций немцев и поляков против БВО и КВО... и получив незадолго до этого установку от германского генерального штаба через генерала Рундштедта на подготовку поражения на Украинском театре военных действий, я обсудил все эти вопросы сейчас же после игры с Якиром и Уборевичем, а в общих чертах и с прочими членами центра».
Логично предположить, что, излагая на многих страницах эту часть показаний, Тухачевский рассчитывал на то, что демонстрация им «аналитического» мышления «стратега» вызовет у руководства страны признание его ведущим военным специалистом и поможет ему сохранить жизнь. Однако он сам назвал эту часть показаний «План поражения»! И уже в преамбуле своего «признания» он заложил мину замедленного действия, которая взорвется летом 1941 года.
Бывший маршал писал: «Если подойти к вопросу о возможных замыслах Гитлера в отношении войны против СССР, то вряд ли можно допустить, чтобы Гитлер мог серьезно надеяться на разгром СССР. Максимум на что Гитлер может надеяться, это на отторжение от СССР отдельных территорий». Допуская, что немцы могут без труда захватить Эстонию, Латвию и Литву, продолжив действия против Ленинграда, он констатировал, что это немцам ничего не даст. Так же с ходу он отверг и «второе возможное направление германской интервенции при договоренности с поляками — белорусское». Он утверждал: