Если покинешь меня

Плугарж Зденек

— Ваше имя? — властно спросил по-немецки громкий мужской голос.

— Штефанский Януш.

— Откуда?

— Из Бильфельда.

Пальцы чиновника, украшенные большим золотым перстнем, забарабанили по столу.

— Вы только что не понимали по-немецки.

— Я и сейчас не понимаю, только самую малость… — пробормотал Пепек на силезском диалекте и вонзил ногти в обшивку кресла. Он похолодел. «Идиот!» — мысленно выругал он себя.

— Идите сюда!

Пепек не двинулся с места.

Девушка перевела приказ. Пепек подошел к столу. Чиновник

смерил его взглядом. «В этих ручищах таится какая-то жестокость», — решил служащий про себя. Он выпрямился и вдруг спросил без обиняков:

— С какой целью подделали дату рождения?

Пепек пытался что-то придумать; секретарша перевела вопрос — он не слушал, напряженно думал, но ничего придумать не смог. Как машина, которая буксует и никак не может сдвинуться с места.

— У кого вы взяли эти бумаги?

Пепеком овладело чувство полной опустошенности, все внутри пересохло. Секунды молчания тянулись бессмысленно долго, но, наконец, наступило какое-то облегчение, минутный паралич прошел.

— Рехнулись? Ни у кого я ничего не брал, я получил их по почте в Валке!

Дальнейшие события воспринимались Пепеком как кошмарный сон. Золотой перстень чиновника замелькал над диском телефона. Пепеку кажется, будто на шею ему набросили петлю. Чиновник смотрит твердым, холодным взглядом, а у девушки с высокой прической чуть заметно дрожат тонкие пальцы, она притворяется, будто работает за своим письменным столом, но Пепеку ясно, что она очень встревожена тем, что происходит. Пепек снова попытался взвесить свое положение, но почувствовал, что не способен сосредоточиться. Что с ним такое стряслось? То, что он совершил, требует ледяного спокойствия, а он стоит здесь с пересохшими губами. Соберись с духом, сделай что-нибудь, не жди, как глупая овца убоя. Пепек направился к двери.

— Пан Штефанский!

Пепек заколебался. Одна минута нерешительности, о которой ему тут же пришлось горько пожалеть. Чиновник обошел его, замок в дверях щелкнул, ключ исчез из скважины. Пепек сделал три больших шага и схватился за ручку двери.

— Я не преступник! Отоприте! — крикнул он.

Пепек стоял у порога, жалкий, втянув маленькую голову в плечи, широкая грудь его вздымалась, вспотевший лоб блестел в луче солнца.

— Спокойно, садитесь! — И чиновник сел за письменный стол, склонившись над бумагами.

Пудреница выпала из рук белокурой девушки и ударилась о стекло на ее столе.

— Выпустите, мне нужно… — сказал Пепек, но тут же уяснил себе наивность этого хода.

— Уборная в прихожей, милости просим, — чиновник указал в противоположную от двери сторону. — И советую, никаких глупостей, Young man^[149].

Пепек брел по темному коридору, за одной из дверей, вероятно, была лестница, но дверь на замке. Он вернулся, сел в кожаное кресло закинул ногу на ногу, закурил сигарету из серебряного портсигара, лежавшего на столе, издали бросил спичку в пепельницу, но промахнулся: спичка упала на ковер.

— Это ограничение свободы, вы за это ответите!

Из

радиоприемника зазвучал венский вальс, беззаботный, порхающий, а время остановилось, и в этом злая ирония: веселая музыка каждым своим тактом отсчитывала судьбу человека. Возьми себя в руки, Пепек. Тебе могут пришить только подделку документов, ничего больше, ничего больше, ничего больше. Еще не все проиграно. Только Канада для тебя провалилась в тартарары, но никакая сила на свете из тебя не вытянет признания в том, что случилось вчера.

Энергичный стук в дверь. Чиновник открывает сам. Входит человек в расстегнутом плаще, а за ним — знакомая униформа. Чиновник коротко информирует вошедшего, полицейский остановился у двери. Пепек потушил недокуренную сигарету. Удивительная вещь: именно теперь — абсолютное спокойствие. Пепек тяжело вздохнул. Он все же не дурак, не новичок. Все сегодняшние переживания — это нервы. Потрепанные нервы лагерника из Валки. После двух с половиной лет сыграли они с ним забавную шутку. Фальшивые документы. Никакая сила в мире…

— Wie heissen Sie?^[150]

Еле заметная кривая усмешка на губах Пепека.

— Иозеф Главач^[151].

Белокурая девушка, приложив ладонь к горлу, облегченно вздохнула, словно гора упала у нее с плеч.

— Каким образом вы достали документы? — Полицейский в штатском стукнул пальцем по бумагам.

— Сидели мы со Штефанским в трактире. Он нализался и забыл их на столе. — Пепек расстегнул воротник рубашки и затем горестно развел огромными руками. — Вы, наверное, не поймете, господа, что это такое, ждать разрешения на выезд. Полтора года ждал я бумаг на выезд в США, они были у меня, но кто-то донес, будто я неблагонадежный, а ведь я не как другие, я воевал с коммунистами не языком, а с оружием в руках! И вот целый год я жду.

Девушке не нужно было переводить — Пепек за три года работы в гитлеровском рейхе научился сносно изъясняться по-немецки. Он обратился прямо к чиновнику:

— Пустите меня в Канаду, ради бога! Посмотрите на меня, я мог скалы двигать, а теперь мускулы у меня стали дряблыми, сам доктор ваш это заметил. Он видел, как дрожат у меня веки, я извелся, как старый пес, я буду валить лес, работать на ферме, ворочать, как лошадь, только пустите меня в Канаду! Два с половиной года в Валке, я свое получил, больше мне не выдержать — спячу с ума.

В комнате смущенная тишина. Полицейский у дверей встал теперь «вольно», на лице у девушки, сидевшей у окна, видно было явное сочувствие, в комнате воцарилась атмосфера человечности и даже почти дружелюбия.

Инспектор уголовной полиции вложил документы в сумку, ладонью потер щеку и как бы невзначай сказал:

— Ja. Sie sind verhaftet^[152].

* * *

Вацлав проснулся в испуге, чья-то рука трясла его. Нездоровое, зловонное дыхание пахнуло ему прямо в лицо.