Если я исчезну
Шрифт:
– Как они могли не сделать ничего? – Да, все мы знаем об ошибках полиции, о сокрытиях и сговорах, но чтобы не делать вообще ничего?
– Они сказали ей, чтобы она смирилась с этим, – выплевывает твоя мать в ответ. – Вот какая здесь полиция. Им все равно. Им нет до нас дела.
Она крепче сжимает чашку в руке.
– Это произошло. Но моя дочь сильная. Она не собиралась позволять им выгнать ее с родной земли, из своего дома, поэтому она осталась. Она отказалась носить оружие, хотя мы с Эмметтом умоляли ее. Она была такой храброй. Но они возвращались
– Но кто они такие? – перебиваю я в замешательстве. Ощущение такое, будто твоя мать взяла твой рассказ и вывернула его наизнанку, чего я совсем не ожидала. Или, возможно, не хотела ожидать. Безликая банда? Это как-то слишком. Как-то очень уж ненатурально. Ты говорила мне, что есть цепочка: сначала муж, потом семья, потом любовник. Это главные подозреваемые. А не безликие банды в глуши, не незнакомцы без мотива. – Я не понимаю. Она должна была их знать. С чего бы им нападать именно на нее?
– Я же сказала: мы им не нравимся. Люди в городе не хотят, чтобы мы здесь жили. Никогда не хотели.
– Но почему? Почему именно она? Кто эти люди?
Она качает головой:
– Мы не знаем.
Я сжимаю ноющие руки в кулаки.
– Но это ведь маленький город. Что насчет грузовика? Она должна была узнать его. – Мне трудно поверить, что ты не заметила бы деталей, что тебя бы терроризировали и запугивали, а ты бы не знала кто. Ты – большая специалистка по преступлениям. Ты бы вывела их на чистую воду.
– Она не знала, – шипит твоя мать. Мои вопросы ее раздражают. А я не хочу обвинять жертву, мне просто нужны ответы. Просто нужно понять, как все это могло произойти, а ты мне никогда и словом об этом не обмолвилась.
– Что было дальше? – Я хватаю свою чашку, и ее тепло обжигает мне ладони.
– Они убили ее.
Меня как обухом по голове ударили. Как будто облили ледяной водой. Будто окунули в реку Кламат.
– Тело нашли? – Мой вопрос звучит настолько бесстрастно, что встряхивает нас обеих. Но этот вопрос из тех, которые нужно задать.
Твоя мать держит удар и берет себя в руки, прежде чем сказать:
– Мне не нужно видеть тело, чтобы знать, что моя дочь мертва.
Какое облегчение! Тела нет. А если нет тела, то нет и преступления. Пока нет. Есть шанс, что ты еще жива.
– Вы… вы искали ее тело?
– Где? – спрашивает она, будто за этим домом, за пределами ранчо, ничего нет. У нее нет доверия ко всему, что находится вне ее земли. Здесь мы живы. Но кроме нас, ничего живого нет.
– Везде. Где угодно. Вы должны искать. Каждый должен. Если вы действительно верите, что ее убили, к делу должна быть привлечена полиция.
– Они мне не верят. – Она скрещивает руки, поднимает подбородок и качает головой. – Но мать сердцем чувствует, если с ребенком что-то случилось. Мать знает своего ребенка так, как Бог знает всех нас. – От того, как она говорит «Бог», у меня мурашки по коже. – Здесь небезопасно. – Ее глаза тускнеют, а подбородок опускается. – Вот почему никогда не следует спускаться к ручью одной. Вот почему тебе не следует делать покупки в местных магазинах
Я киваю:
– Мне так жаль… Поверить в это не могу. – Она откидывается на спинку стула, и я подвигаюсь ближе. Я обнимаю ее в знак поддержки. – Бедняжка, – говорю я. Ее тело остается неподвижным, пока я прижимаю ее к себе. Мне очень жаль, что это случилось с тобой.
Я не верю, что ты мертва. Я не могу в это поверить. Мне нужно покинуть ранчо. Мне нужно поговорить с теми людьми, от общения с которыми она меня активно отговаривает. Мне нужно узнать, что случилось, и как можно быстрее. Я не верю, что ты мертва. Но я верю, что тебе грозит опасность.
Я лежу в постели и слушаю эпизод № 37: «У вашего лучшего друга должен всегда быть при себе список имен, список людей, которых следует допросить, если с вами что-нибудь случится». И я думаю, кто твой лучший друг? У кого этот список? Здесь никого нет. Я не доверяю твоей матери и не думаю, что ты выбрала бы ее на эту роль. Есть еще твой отец, но я чувствую, что ты скорее всего обратилась бы не к члену своей семьи. Ты никогда не упоминала Джеда. Никогда не упоминала никого, кроме своих ближайших родственников, и, видимо, поэтому я всегда думала, что ты такая же, как я, – одинокая.
Мне нужно найти твоего лучшего друга и твой список. Мне нужно съездить в Хеппи-Кэмп, поговорить с полицией, опросить местных жителей. И мне нужно попасть в твой желтый домик. Я не верю тому, что сказала твоя мать. Ты учила меня никому не доверять. Истории здесь заразны, и я не могу позволить себе заразиться ничем, кроме правды.
Я засыпаю, слушая тебя. Во сне я бегу по лесу. Деревья, словно в калейдоскопе, словно в движущемся лабиринте, кружатся передо мной, вырастая как из-под земли. А потом я вижу впереди свою улицу, улицу, на которой я выросла, узкую, пешеходную – и бегу быстрее. Я бегу домой. И когда я уже близко, очень близко, на подъездной дорожке, а потом и на пороге, тянусь к дверной ручке, я становлюсь невесомой. Мои ноги отрываются от земли, словно я теряю точку опоры, и я поднимаюсь все выше и выше, к самому небу. И я парю там, среди миллиардов звезд.
Потом я чувствую, что ты сзади меня. Твои пальцы скользят по сгибу моего локтя. Я мешкаю, а затем кладу свою руку на твою. Ты наклоняешься вперед, твой подбородок оказывается над моим плечом, и ты шепчешь мне на ухо: «Хватай этого мужчину или любого другого, который под руку попадется».
Я никогда раньше не видела подобных снов. Он такой реальный. Мне кажется, что мы вместе перешли в другую реальность, в другой мир. И в тот же миг я понимаю, что это моя рука – я трогаю свою руку, веря, что она твоя. И ты исчезаешь.