Эсминцы. Коса смерти
Шрифт:
– Лебедев! С вещами на выход!
Он взял с койки единственную свою вещь, которую не отобрали – летний, белого цвета, хлопчатобумажный форменный китель командира-краснофлотца, и пошел за конвоиром. Сперва он подумал, что его снова ведут на допрос, но когда опять прошли через галерею в само административное здание, то повернули в другую сторону и, пройдя длинной чередой коридоров и лестниц, вместе с конвоиром оказались в незнакомом и довольно большом кабинете, явно какого-то начальника.
Введя его в кабинет, конвоир мгновенно ушел, а Саша узнал своего дядю Игоря, который тут же обнял его и сказал,
– А вот и наш арестант нашелся! Благодари, Саша, Николая Степановича, что так быстро тебя отыскал и выпустил.
Только тут Александр заметил еще одного человека и, как он понял, хозяина кабинета, плотного лысеющего брюнета, одетого по форме с одним большим ромбом на петлицах, что соответствовало званию майора государственной безопасности. Лебедев, конечно, сразу поблагодарил майора ГБ, специальное звание которого соответствовало целому комбригу. Тот в ответ улыбнулся, пожал Александру руку и протянул ему большой бумажный сверток, развернув который, Саша нашел свой ремень, фуражку, часы, документы, ключи от квартиры, шнурки и даже кошелек с деньгами. Ничего чекисты не украли. Когда Александр привел себя в порядок, они с дядей, получив от Николая Степановича бумажный пропуск, вышли из зловещего здания и пошли пешком по набережной в сторону адмиралтейства. Дядя, пока ждал освобождения племянника, отпустил водителя вместе с машиной на обед.
По пути Игорь рассказал Саше:
– Утром, когда тебя взяли, и ты на службу не пришел вовремя, я начал опрашивать караул, не видел ли кто-нибудь тебя. И мне сообщили краснофлотцы из патруля, что увезли какого-то лейтенанта на черной машине прямо от входа в штаб флота. Ну, я стал всех обзванивать, конечно, кого знаю из этого «Большого дома». А кто еще, кроме них, людей на черных машинах среди бела дня увозит? Я сразу понял, что они тебя прихватили. Вот только зачем, почему и в какой отдел отправили, не знал. Тут-то мне и взялся помочь Николай Степанович, мой двоюродный шурин, то есть двоюродный брат моей супруги. Он заместитель начальника контрразведки, между прочим.
А отец твой, когда от Жданова приехал и узнал, что произошло, словно взбеленился и начал по всем большим начальникам сразу звонить, в НКВД звонил, в прокуратуру и даже в Москву какому-то начальнику из контрразведки. Кричал, что, мол, наградить тебя надо за принесенные разведывательные сведения особой важности, а не дело на пустом месте шить. Так что отпустили бы тебя по-любому, только, пока эти большие начальники запросы бы посылали, ты бы в камере еще сутки-другие просидел, и всякое могло бы случиться. А так, родственник мой довольно быстро тебя вызволил. За что ему, конечно, огромное спасибо. Доказательств-то, у следователя, как обычно, нету. Просто молодой, на анонимку реагирует, карьеру сделать желает, понимаешь ли.
– А знаешь, дядя, мутная какая-то история получается с этой анонимкой. Следователь Сушилин предъявлял мне, ни много ни мало, пособничество контрабандистам. И, мол, я их ликвидировал, чтобы не настучали на меня, что я финский и немецкий шпион. Какое-то странное обвинение. Во-первых, это мичман Полежаев их застрелил из пулемета, а не я. Во-вторых, непонятно, откуда следователь вообще про финских контрабандистов узнал? А тем более, откуда у них сведения, если я никому из экипажа моторки не сказал, что это контрабандисты были, хотя я сам и догадался, потому что, когда трупы пошел осматривать на предмет документов, нашел их тайный склад на барже? – поделился Александр.
Игорь высказал свое мнение:
– Тут одно из двух имеет место. Либо кто-то из экипажа моторки действительно был связан с этими контрабандистами, а когда контрразведка начала его трясти, он и настучал, чтобы от себя отвести обвинения и стрелки перевести на тебя. Либо кто-то из экипажа эсминца с ними был связан и настучал на тебя, опять же, чтобы с себя подозрения снять.
– И как же это установить? – спросил Александр.
– Установить можно. Вот скажи, а ты сам кого подозреваешь? – проговорил Игорь.
– Я думаю, что начальник радиорубки настучал, потому что он, во-первых, почему-то не спал, когда я среди ночи вернулся на корабль после рейда на моторке, хотя вахта не его была, а во-вторых, только он и видел, как я передавал Малевскому люгер и финские деньги. Да и пакеты с документами я Малевскому передал, а не начальнику радиорубки, как тот настаивал. А Сушилин об этом эпизоде спрашивал, значит, точно радист всему причиной, – сказал Лебедев.
– Тогда немного не сходится. Откуда радист мог узнать про перестрелку на барже? – произнес дядя.
– Он мог слышать, когда я Малевскому про перестрелку с неизвестными рассказывал, – пояснил Саша.
– Или же кто-то из экипажа моторки был его сообщником и рассказал ему про эту перестрелку, – сказал Игорь.
– Нет, точно, стукач – это радист, старший лейтенант Ашот Акопович Габарян. Потому что любой на моторке знал, что это именно Полежаев из пулемета стрелял. А еще я точно вспомнил, что, рассказывая Малевскому про инцидент, забыл тогда сразу упомянуть, что Полежаев финнов убил. Я сказал дословно так: «На полузатопленной барже состоялась перестрелка с тремя неизвестными лицами, все трое ликвидированы», а Габарян поблизости околачивался и мог легко подслушать, – уточнил Лебедев.
– Тогда нужно последить за этим старлеем, чтобы с поличным его взять. Похоже, что он сам и был подельником контрабандистов, раз знал про них, а когда про перестрелку на притопленной барже услышал твой разговор с Малевским, то понял, что застрелили именно их, и на тебя подумал. Может, отомстить хотел таким образом? Подумаем, как бы нам организовать за этим радистом слежку, – проговорил дядя.
– Так я могу на эсминец вернуться и попробовать вывести этого радиста-стукача на чистую воду, например, каюту его обыскать. Не хочу просто так спускать этому гаду то дерьмо, в которое он меня окунул, – предложил Лебедев.
– А это неплохая мысль! Я тогда организую для «Якова Свердлова» новое разведывательное задание, – одобрил дядя.
Пока разговаривали и шли по набережной, Лебедев оглядывал знакомый пейзаж красивейшей городской панорамы. Сразу бросалось в глаза, что крейсера «Аврора» на привычном месте не было. Его поставят там только в 48-м. А пока «Аврора» являлась учебным кораблем и находилась в Ораниенбауме. Шпиль Петропавловской крепости выглядел тусклым и не блестел. Ограда «Летнего сада» оказалась обшарпанной, с облезшей краской. На самой набережной никакого плотного потока транспорта не наблюдалось.