Эссе и стихи из журнала "Карусель"

Набоков Владимир Владимирович

2

Когда я в это воскресенье,по истечении почтитридцатилетнего затменья,мог встать и до окна дойти;когда увидел я в туманевесны, и молодого дня,и заглушенных очертанийто, что хранилось у менятак долго, вроде слишком яркойцветной открытки без угла(отрезанного ради марки,которая в углу была);когда все это появилосьтак близко от моей души,она, вздохнув, остановилась,как поезд в полевой тиши.И за город мне захотелось:в истоме юности опятьмечтательно заныло

тело,и начал я соображать,как буду я сидеть в вагоне,как я его уговорю,но тут зачмокал он спросоньяи потянулся к словарю.

3

На этом я не успокоюсь,тут объясненье жизни всей,остановившейся, как поездв шершавой тишине полей.Воображаю щебетаньев шестидесяти девятиверстах от города, от зданья,где запинаюсь взаперти,и станцию, и дождь наклонный,на темном видный, и потомзахлест сирени станционной,уж огрубевшей под дождем,и дальше: фартук тарантасныйв дрожащих ручейках, и всеподробности берез, и красныйамбар налево от шоссе.Да, все подробности, Качурин,все бедненькие, каковыкрай сизой тучи, ромб лазурии крап ствола сквозь рябь листвы.Но как я сяду в поезд дачныйв таком пальто, в таких очках(и, в сущности, совсем прозрачный,с романом Сирина в руках)?

4

Мне страшно. Ни столбом ростральным,ни ступенями при луне,ведущими к огням спиральным,ко ртутной и тугой волне,не заслоняется… при встречея, впрочем, все скажу тебео новом, о широкоплечемпровинциале и рабе.Мне хочется домой. Довольно.Качурин, можно мне домой?В пампасы молодости вольной,в техасы, найденные мной.Я спрашиваю, не пора ливернуться к теме тетивы,к чарующему чапаралюиз «Всадника без головы»,чтоб в Матагордовом Ущельезаснуть на огненных камняхс лицом, сухим от акварели,с пером вороньим в волосах?

Кембридж, Масс.

1947 г.

Neuralgia Intercostalis

О нет, то не ребра —эта боль, этот ад, —это русские струныв старой лире болят.

(Во время болезни)

Март – апрель 1950 г.

Был день как день

Был день как день. Дремала память. Длиласьхолодная и скучная весна.Внезапно тень на дне зашевелилась —и поднялась с рыданием со дна.О чем рыдать? Утешить не умею.Но как затопала, как затряслась,как горячо цепляется за шею,в ужасном мраке на руки просясь.

Итака

1951 г.

Неправильные ямбы [23]

В последний раз лиясь листамимежду воздушными перстамии проходя перед грозойот зелени уже настойчивойдо серебристости простой,олива бедная, листваискусства, плещет, и словалелеять бы уже не стоило,если б не зоркие глазаи одобрение бродяги,если б не лилия в овраге,если б не близкая гроза.

23

Заглавие «Неправильные ямбы» основано на том, что, по правилам русской просодии, полуударение никогда не падает на если, меж тем как на слове между

полуударение разрешается по старой традиции. Нет, однако, причины не обращаться с первым из этих двух легких, плавных двусложных слов так же, как и со вторым, особенно в начале ямбической строки.

Итака

1953 г.

1. «Как над стихами силы средней…»

Как над стихами силы средней эпиграф из Шенье,как луч последний, как последний зефир… comme un dernier…Так ныне над простором голым моих минувших леткаким-то райским ореолом горит нерусский свет!

1956 г.

2. «Целиком в мастерскую высокую…»

Целиком в мастерскую высокуювходит солнечный вечер ко мне:он как нотные знаки, он фокусник,он сирень на моем полотне.Ничего из работы не вышло,только пальцы в пастельной пыли.Смотрят с неба художники бывшиена румяную щеку земли.Я ж смотрю, как в стеклянной обителизажигается сто этажейи как американские жителитам стойком поднимаются в ней.

3. «Все, от чего оно сжимается…»

Все, от чего оно сжимается,миры в тумане, сны, тоскаи то, что мною принимаетсякак должное, – твоя рука;все это под одною крышеюв плену моем живет, поет,но сводится к четверостишию,как только ямб ко дну идет.И оттого, что – как мне помнится —жильцы родного словарятакие бедняки и скромницы:холм, папоротник, ель, заря,читателя мне не разжалобить,а с музыкой я незнаком,и удовлетворяюсь, стало быть,ничьей меж смыслом и смычком.– – – —«Но вместо всех изобразительныхприемов и причуд, нельзя льодной опушкой существительныхи воздух передать, и даль?»Я бы добавил это новое,но наподобие кольцасомкнуло строй уже готовоеи не впустило пришлеца.

4. «Вечер дымчат и долог…»

Вечер дымчат и долог:я с мольбою стою,молодой энтомолог,перед жимолостью.О, как хочется, чтобытам, в цветах, вдруг возник,запуская в них хобот,райский сумеречник.Содроганье – и вот он.Я по ангелу бью,и уж демон замотанв сетку дымчатую.

5. «Какое б счастье или горе…»

Какое б счастье или горени пело в прежние года,метафор, даже аллегорийя не чуждался никогда.И ныне замечаю с грустью,что солнце меркнет в камышах,и рябь чешуйчатее к устью,и шум морской уже в ушах.

Итака 1950-е гг.

6. Сон

Есть сон. Он повторяется, как томныйстук замурованного. В этом снекиркой работаю в дыре огромнойи нахожу обломок в глубине.И фонарем на нем я освещаюслед надписи и наготу червя.«Читай, читай!» – кричит мне кровь моя:Р, О, С, – нет, я букв не различаю.

7. «Зимы ли серые смыли…»

Зимы ли серые смылиочерк единственный? Эхо ливсе, что осталось от голоса? Мы ли поздно приехали?Только никто не встречает нас. В домерояль – как могила на полюсе. Вот тебеласточки. Верь тут, что, кроме пепла, есть оттепель.