Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе

Грэхэм Лорен

Перед второй мировой войной советские физики полностью сознавали противоречивость отношения между естествознанием и философией, которая проистекала из широкого принятия воззрений Эрнста Маха и Анри Пуанкаре, и они знали, что эти новые концептуальные подходы были важными для развития Эйнштейном его теории относительности. Те советские физики, которые знали о ленинской критике Маха, могли испытывать необходимость сдерживаться при обсуждении философских оснований теории относительности, но их успокаивало то тщательное различение, которое Ленин проводил между естествознанием и философскими интерпретациями естествознания. В университетских лекциях, монографиях и учебниках предвоенных лет можно найти многие доказательства того, что русские физики и математики воспринимали те же самые научные и философские течения, что и естествоиспытатели во всех странах.

Примеры типично интернациональных настроений советских физиков могут быть найдены в университетских лекциях известного физика Л. И. Мандельштама (1879–1944), который с 1932 по 1944 г. преподавал теоретическую физику в МГУ и который оказал сильное влияние на целое поколение советских физиков. Среди его студентов были Г. С. Ландсберг и И. Е. Тамм. Мандельштам, получивший образование в Новороссийском и Страсбургском университетах, глубоко интересовался западной философской мыслью, которая его сильно привлекала, начиная от Маха и кончая представителями Венского кружка и логического позитивизма. Мандельштам учил своих студентов, что имеет место существенное различие между логической

структурой научной теории и эмпирическими фактами, к которым она относится, и он был уверен, что связи между ними были созданы на основе определений, которые сами по себе не были ни истинными, ни ложными, а просто удобными или неудобными. Этот подход, являвшийся одним из краеугольных камней логического эмпиризма в философии науки, был явным в мандельштамовских обсуждениях метрики пространства и времени. Он отмечал, что «физик должен иметь „рецепт“, как находить длину. Он должен такой рецепт указать, он его не узнает, а определяет» [886] . Время, по мнению Мандельштама, также определяется в отношении к некоторому виду периодического физического явления, такого, как вращение Земли или движение стрелок хронометра; это условие тоже является просто определением без абсолютного содержания. «Возьмем для простоты определение времени хронометром. Таким образом, время, то есть то, что я подставляю в формулы Ньютона вместо t, есть то, что показывает стрелка моих часов». Без подобных определений, согласно Мандельштаму, такие уравнения, как уравнения Ньютона и Максвелла, выражают лишь математические отношения и прямо не соотносятся с физическим опытом.

886

Цит. в работе: Семенов А. А.Об итогах обсуждения философских воззрений академика Л. И. Мандельштама // Вопросы философии. 1953. № 3. С. 200; Мандельштам Л. И.Полн. собр. трудов. М., 1950. Т. 5. С. 178.

Представления Мандельштама хорошо знакомы физикам и философам естествознания. Они не публиковались при его жизни, хотя были известны его студентам и коллегам. Выход в свет в 1950 г. пятого тома его трудов, где они нашли отражение, вызвал самую настоящую сенсацию среди философов естествознания в Советском Союзе (см. с. 355). Случай с Л. И. Мандельштамом служит одним из доказательств того, что физики в Советском Союзе были знакомы (пусть не совсем полно) с основными течениями довоенной интерпретации философских оснований теории относительности. Действительно, было совершенно невозможно не знать о том, что отказ от кантианских концепций пространства и времени был необходим для развития теории относительности.

В учебнике физики 1948 г., утвержденном Министерством высшего образования для использования в вузах, следующие суждения не оставляли сомнений в уверенности авторов в условности пространственной и временной конгруэнтности. Здесь явно утверждались такие положения, которые позднее критиковались многими советскими философами естествознания и некоторыми крупными учеными (например, А. Д. Александров): «Эйнштейн указал, что одновременность пространственно разделенных событий — это вопрос определения: необходимо просто условиться, какие удаленные события по определениюбудут считаться одновременными, подобно тому как мы условливаемся понимать под длинойчисло, показывающее, сколько раз определенный жесткий стержень (эталон длины) укладывается между двумя заданными точками… Можно давать другиеопределения длины и промежутка времени, основанные на других эталонах и способах употребления этих эталонов…» [887] .

887

Папалекси Н. Д.и др. Курс физики. М.; Л., 1948. Т. 2. С. 539. А. Д. Александров критиковал этот взгляд в своей работе «Теория относительности как теория абсолютного пространства-времени» // Философские вопросы современной физики. М., 1959. С. 284.

Вскоре после второй мировой войны все более возрастающие в Советском Союзе ограничения в интеллектуальной сфере позволили воинствующим идеологам оказать прямое давление на физиков. А. А. Жданов в своей речи от 24 июня 1947 г. не упоминал ставшей наиболее острой проблемы в естествознании — биологии, но он критиковал отдельные интерпретации физических теорий: «Не понимая диалектического хода познания, соотношения абсолютной и относительной истины, многие последователи Эйнштейна, перенося результаты исследования законов движения конечной, ограниченной области Вселенной на всю бесконечную Вселенную, договариваются до конечности мира, до ограниченности его во времени и пространстве, а астроном Милн даже „подсчитал“, что мир создан 2 миллиарда лет тому назад» [888] .

888

Жданов А. А.Выступление на дискуссии по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии» 24 июня 1947. М., 1947. С. 43.

Замечания А. А. Жданова, хотя и направленные больше против космологических интерпретаций общей теории относительности, нежели основных положений этой теории и специальной теории относительности, предваряли новые дебаты по философским основаниям релятивистской теории, которые продолжались до 1955 г. и затем — в измененной и гораздо более утонченной форме — вплоть до настоящего времени. Космологический аспект этого спора будет отдельно разбираться в следующей главе.

Большинство советских статей по философским аспектам теории относительности, появившихся в следующие несколько лет, было полностью враждебно по отношению к самой теории, которая рассматривалась в них, как «реакционное эйнштейнианство» [889] . Лишь в 1951 г. главный советский философский журнал поместил статью, в которой теория относительности характеризовалась достаточно позитивно. Эта статья широко критиковалась не только отдельными авторами, но и редколлегией самого журнала [890] . Уже в 1953 г. в «Вопросах философии» появилась статья, называвшая теорию относительности явно «антинаучной» [891] . По причине длительного существования таких возражений, исторический взгляд на советские настроения относительно релятивистской теории должен включать описание их содержания. Однако было бы серьезной ошибкой приравнивать позицию ранних советских оппонентов теории относительности к точке зрения таких известных поздних ее критиков и интерпретаторов в Советском Союзе, как В. А. Фок, А. Д. Александров и М. Ф. Широков, ибо эти ученые были настоящими интеллектуалами, профессионалами в этой области.

889

Как пример крайней вульгарности в критике теории относительности см.: Максимов А. А.Против реакционного эйнштейнианства в физике // Красный флот. 1952. 23 июня. С. 1. Максимов в свое время был более позитивно настроен по отношению к Эйнштейну и теории

относительности, однако он утверждал, что необходимо перестроить философскую основу теории относительности. См. он же.Теория относительности и материализм // Под знаменем марксизма. 1923. № 4–5. С. 140–156. Другим примером упрощенной оппозиции было утверждение И. В. Кузнецова: «Разоблачение реакционного эйнштейннанства в области физической науки — одна из наиболее актуальных задач советских физиков и философов». См.: Кузнецов И. В.Советская физика и диалектический материализм // Философские вопросы современной физики. М., 1952. С. 47.

890

Относительно объективным был взгляд Наана в статье «К вопросу о принципе относительности в физике» // Вопросы философии. 1951. № 2. С. 57–77. Позиция Наана критиковалась множеством авторов, как это будет показано. Критика Наана редакцией содержится в материале «К итогам дискуссии по теории относительности» // Вопросы философии. 1955. № 1. С. 138.

891

См.: Максимов А. А.Борьба за материализм в современной физике // Вопросы философии. 1953. № 1. С. 194.

По иронии судьбы, одной из первых статей о философских следствиях теории относительности, появившихся после речи А. А. Жданова, была публикация того самого Г. И. Наана, который позже принялся защищать теорию относительности, чем навлек на себя острую критику. Эта статья появилась в выпуске «Вопросов философии», посвященном недавно скончавшемуся А. А. Жданову. Она была направлена против «физических идеалистов» Соединенных Штатов и Англии, против физиков и философов естествознания, которые, по мнению автора, сомневаются в материальности мира и отрицают «закономерности» природы. Наан отнес к физическим идеалистам разнородную группу западных естествоиспытателей и философов, включая А. С. Эддингтона, Дж. Джинса, П. Иордана, Э. Т. Уиттекера, Э. А. Милна, Бертрана Рассела и Филиппа Франка. Особенно критиковался Франк за его замечание о том, что неопозитивизм происходит от Маха, но так формулирует свои позиции, что его невозможно спутать с идеалистическими или солипсистскими доктринами, так как вопрос о существовании реального мира за пределами наших ощущений есть лишь «псевдовопрос». Наан заключил отсюда, что основной вопрос философии окрестили «псевдопроблемой» [892] .

892

См.: Наан Г. И.Современный «физический» идеализм в США и Англии на службе поповщины и реакции // Вопросы философии. 1948. № 2. С. 294. Наан основывал свою критику Франка на работе последнего «Основания физики» и его статьях, далее критиковал книгу Бертрана Рассела «История западной философии» за ее «сенсуализм» и также замечания Дж. Джинса об «исчезновении» материи.

Следующий номер «Вопросов философии» (№ 3, 1948) был важным для философии естествознания в Советском Союзе. Он содержал несколько статей о современной физике и биологии, а также редакционные призывы развивать идеологическую борьбу в естествознании. Статьи по физике М. Э. Омельяновского, А. А. Максимова и Р. Я. Штейнмана продолжили наановский перечень обвинений в адрес многих крупнейших зарубежных интерпретаторов естествознания: Шредингера, Рейхенбаха и Карнапа [893] . Омельяновский особенно много писал о Рудольфе Карнапе, «открытом враге» материализма, который верил, что он «поднялся» над конфликтом идеализма и материализма. Эддингтона критиковали за его утверждение о том, что многие константы в физике должны приниматься a priori, а Франка — за его попытки наведения мостов между диалектическим материализмом и логическим эмпиризмом [894] .

893

Омельяновский М. Э.Фальсификаторы науки. Об идеализме в современной физике // Вопросы философии. 1948. № 3. С. 143–162; Максимов А. А.Марксистский философский материализм и современная физика // Там же. С. 105–124; Штейнман Р. Я.О реакционной роли идеализма в физике // Там же. С. 163–173. Омельяновский направил свою критику против сочинения Карнапа «The Logical Sentax of Language» (1937). Омельяновский рассматривал Эйнштейна как «материалиста», но не как «диалектического материалиста»; за эту позицию его критиковал М. М. Карпов, для которого Эйнштейн был последовательным идеалистом. См.: Карпов М. М.О философских взглядах А. Эйнштейна // Вопросы философии. 1951. № 1.С. 130–141.

894

См.: Омельяновский М. Э.Фальсификаторы науки. С. 144, 155. Франк включил главу «Логический эмпиризм и философия в Советском Союзе» в свою книгу «Between Physics and Philosophy» (Cambridge, 1941).

Эти советские критики западных физических воззрений часто использовали как основу популярные и философские публикации западных естествоиспытателей, которые, особенно это характерно для таких мыслителей, как Джинс и Эддингтон часто жертвовали научной строгостью ради красочного языка и выразительности. Но серьезной ошибкой советских критиков был переход от критики неформальных интерпретаций к осуждению самой теории относительности. Это выглядело так, как будто теория может отвечать за все профессиональные и непрофессиональные высказывания ее приверженцев. Это было наиболее очевидно сделано А. А. Максимовым, который в конце концов пришел не только к отрицанию эйнштейновской относительности, но даже галилеевской относительности. Максимов отмечал: «А. Эйнштейн в своей книге о теории относительности писал: „На этом примере ясно видно, что не существует траектории самой по себе, но всякая траектория относится к определенному телу отсчета“. Это рассуждение, преподносимое как философский вывод о том, что нет никакой объективно данной траектории тела, существующей независимо от выбора той или иной системы координат, совершенно антинаучно» [895] .

895

Максимов А. А.Марксистский философский материализм и современная физика. С. 114.

Размеры этого комичного словоблудия были настолько велики, что даже редакция журнала не удержалась от сноски к тексту Максимова, в которой указывалось, что хотя они разделяют его стремление критиковать идеалистические воззрения современной физики, тем не менее они считают, что его обсуждение траектории не «охватывает этот вопрос во всей его сложности» [896] . Не успокоившись, Максимов попытался подкрепить свою позицию дополнительным наблюдением о том, что объективные характеристики траектории метеорита определяются, когда он пропахивает борозду на поверхности земли, с которой может быть сделан подходящий для исследования слепок. Максимов признавал, что математические соотношения преобразования Лоренца имеют место, но утверждал, что такие понятия, как длина, время и одновременность, имеют объективное значение. Он, однако, не пытался дать этим понятиям строгие определения.

896

Там же.