Эта ласковая земля
Шрифт:
– Вы так же хороши, как любой другой ребенок в этой стране, и не верьте никому, кто будет утверждать обратное. Клятва скаута не самый плохой жизненный принцип. Произнесете ее вместе со мной, мальчики?
Он поднял правую руку в официальном скаутском приветствии, и мы все сделали то же самое.
– Клянусь, – повторяли мы за ним, – исполнять свой долг перед Богом и Родиной. Жить по законам скаутов. Всегда помогать людям. Сохранять физическую силу, ясность ума и нравственную чистоту.
Он опустил руку.
– Желаю всем вам удачи.
Он повернулся
После его ухода мы сидели в молчании.
Потом Альберт сказал:
– Ладно, все возвращайтесь в спальню.
Вольц и мистер Грини ждали у двери спортзала, чтобы проводить нас. Выходя, я спросил у обоих:
– Слышно что-нибудь про Билли?
– Ничего, – сказал мистер Грини.
– Объявится, – заверил меня Вольц. – Они всегда объявляются.
На обратном пути я шел с Альбертом и Мозом.
– Переводят его, как же, – сказал Альберт.
Моз показал: «Что ты имеешь в виду?»
– Мистер Сейферт отказался лишать права выкупа фермеров, которые просрочили выплату по закладной. Люди из Сент-Пола передают банк тому, кто станет это делать.
– Что значит «лишать права выкупа»? – спросил я.
– Значит банки забирают фермы.
– Так можно?
– Можно. Не обязательно, но можно. Это все из-за краха.
Я знал про крах Уолл-стрит [12] , но не понимал, что это значит на самом деле. Когда я впервые услышал о нем, то представил Уолл-стрит в виде гигантской замковой стены, за которой прятались банки и все их деньги. И в один день – его называли «Черной пятницей», и в моем воображении рисовалось темное грозовое небо, – эта стена обрушилась, и все деньги, припрятанные банками, унесло ветром. На краю Великих равнин это не интересовало меня и никак не отразилось на мне. Там ни у кого не было денег.
12
Имеется в виду обвал американской биржи 1929 года, после которого началась Великая депрессия.
Той ночью, когда погасили свет, я слышал, как плачет кто-то из младших. Иногда новенькие дети плакали по ночам месяцами. Даже старожилы иногда поддавались невыносимому ощущению безысходности и давали волю слезам. Несмотря на хорошие новости того утра, предложение Коры Фрост и перспективу покинуть Линкольнскую школу, я и сам пребывал в некотором унынии. Я думал о мистере Сейферте, который был хорошим человеком, но это ничем ему не помогло. Думал обо всех детях, которых оторвали от дома и всего знакомого. И особенно о Билли, который вызывал невеселые мысли. Я поклялся быть пастырем для детей вроде него, но пока мистер Грини не спросил, я даже не замечал, что Билли пропал.
– Думаешь, его найдут? – прошептал я.
Койка Альберта стояла рядом с моей. Нам не разрешалось болтать после выключения света, но
– Билли Красный Рукав? Не знаю.
– Надеюсь, с ним все хорошо.
Я услышал, как Альберт повернулся, и хотя я не мог видеть его, знал, что он лежал лицом ко мне.
– Послушай, Оди, не надо слишком переживать за других. В конце концов их все равно заберут.
– Ты думаешь о папе?
– И о маме тоже, – сказал он. А я все больше и больше забывал ее.
– Ты боишься, что меня заберут? – спросил я.
– Я боюсь, что заберут меня, и кто тогда будет за тобой присматривать?
– Может, Бог?
– Бог? – переспросил он так, словно я сказал что-то смешное.
– Может, все действительно так, как говорится в Библии, – предположил я. – Бог – пастырь, а мы его стадо, и он присматривает за нами.
Альберт долго ничего не говорил. Я слышал, как в темноте плачет ребенок, потому что чувствует себя потерянным, одиноким и считает, что никому до него нет дела.
Наконец Альберт прошептал:
– Слушай, Оди, что ест пастух?
Я не знал, к чему он клонит, поэтому не ответил.
– Свое стадо, – сказал мне Альберт. – Одного за другим.
Глава седьмая
В понедельник утром нас с Мозом распределили на сенокос к Бледсо. Во время завтрака Вольц остановился возле нашего стола сказать пару слов. Альберта и еще несколько мальчиков отправили к Герману помогать обновить побелку на старой водонапорной башне.
Об этой башне ходили легенды. Задолго до нашего появления в Линкольнской школе мальчик по имени Сэмюель Убийца Многих сбежал отсюда. Перед побегом он написал на резервуаре башни жирными черными буквами «Добро пожаловать в ад». Убийца Многих оказался среди тех немногочисленных детей, которые сбежали и не попались, и стал важной частью школьных баек. Его прощальное послание закрасили побелкой, но с годами она смывалась и жирные черные слова, находящие отклик в сердце каждого ребенка в Линкольнской школе, появлялись снова, словно призраки.
Утро выдалось безветренное и уже жаркое, а воздух был таким душным, что создавалось впечатление, будто пытаешься вдохнуть воду. Я знал, что день будет ужасным, как и предсказывал Гектор Бледсо, но этоволновал меня меньше, чем Билли.
– Есть что-нибудь про Красного Рукава? – спросил я.
Вольц покачал головой:
– Прошел всего один день. Дай время, Оди.
Мы – я, Моз и остальные приговоренные прессовать и ворочать сено весь день – ехали в кузове пикапа Бледсо. Мы сидели тихо, как и полагается группе мальчиков, направляющихся на работу под контролем бессердечного фермера, который обращается с нами, как с животными. Я подумал, что, возможно, Билли Красный Рукав прав. Если бы я сбежал с ним, то после поимки меня ждала бы, скорее всего, ночь в тихой комнате и хорошая порка в придачу, что, если подумать, может быть лучше, чем провести целый день на сенокосе под беспощадным солнцем и дышать сенной пылью, пока не задохнешься.