Эти чертовы мужья! Эти чертовы жены!
Шрифт:
Когда жена, услышав чертыхания мужа, заглянула в кухню, тот, зная, что сейчас последует, заорал первым: «Почему ты поставила эту проклятую чашку на самый край полки? Да и вообще, зачем ты заставила всю квартиру этой гжелью?! Сто раз тебе говорил, что не нахожу в ней ничего красивого — топорная работа, аляповатая роспись. Она совершенно не в стиль ни на кухне, ни, тем более, в комнате, это буйство красок просто режет глаз и диссонирует со всем остальным. Если ты считаешь, что это продукция народного промысла, то и надо относиться к ней как к сувениру, а не есть из нее. А для сувениров такой посуды слишком много. Это свидетельство твоего дурного вкуса, и больше ничего!»
Как ни странно, его гневный монолог достиг цели.
Неосознаваемая тактика «нападения» чаще всего используется людьми с аномалией личности. Их называют людьми с трудным характером. Им сложно (или невозможно) найти взаимопонимание с другими людьми и вообще чего-то добиться в жизни. Подчас они конфликтуют со всеми или бесцельно дрейфуют по жизни.
«Нападение» может быть привычным стереотипом поведения аномальной личности. Таким людям свойственна некритичность к себе; своих недостатков и трудного характера они, как правило, не осознают, а в собственных неудачах винят весь белый свет или же своих близких. Их невозможно переубедить логическими доводами, аргументами, их логика весьма своеобразна: виноваты все кругом, но только не они сами.
Александр — типичный «маменькин сынок». Мама растила его одна, бывшего мужа презирала и не позволяла ему видеться с сыном. По характеру она — типичная диктаторша и собственница. По её глубокому убеждению, сыну она отдала всю себя, всю свою любовь. Выражалось это весьма своеобразно: она решала за него все проблемы, диктовала, что тот должен делать, с кем дружить и с кем не дружить, что отвечать учителям, если те поставили ему неудовлетворительную отметку. Или сама являлась в школу разгневанной фурией, жаловалась на педагогов завучу, директору школы, — дескать, те предвзято относятся к её сыну, а мальчик он способный, нужно просто относиться к нему соответственно и помочь раскрыться его способностям.
Естественно, Саша вырос безынициативным, привыкнув во всем полагаться на мать. Что бы ни случилось, — он обращался к ней, или та сама активно вмешивалась в его жизнь. Сам Саша — прирожденный бездельник и сибарит, любит лишь развлечения, праздный образ жизни и пустопорожний треп в компании. Ни учиться, ни трудиться не желает.
С горем пополам и с помощью мамаши Саша все же поступил в институт. Учился с «хвостами» и «неудами», но все же переходил с курса на курс — как только у сына появлялась академическая задолженность, мать являлась в деканат со справкой от врача, ходила к преподавателям, и те разрешали Саше пересдать зачет, а то и просто исправляли «неуд» на «тройку».
На четвертом курсе у них была производственная практика, где Саша познакомился с Таней и вскоре объявил матери о своем намерении жениться. Та была категорически против — сын, по её мнению, ещё слишком молод для женитьбы, сам ещё ребенок, нужно закончить институт. Но как кот Васька из мультика, тот заявил, что хочет жениться. Матери пришлось смириться, хотя, как и следовало ожидать, будущая невестка ей категорически не нравилась.
У Тани была своя квартира, доставшаяся ей от бабушки, и хотя мать Саши возражала, чтобы сын жил отдельно, но молодая жена твердо заявила, что с такой свекровью ни за что не уживется. Саша, который привык, что за него все решают, на этот раз подчинился жене.
Таня работала (она на два года старше его, уже закончила институт), а Саша все больше запускал занятия. Мать встала в оппозицию и уже не решала его проблемы с «хвостами». Самому Саше договариваться о пересдаче зачетов и экзаменов было лень, и сессию он завалил. Некоторое время он ждал у моря погоды, потом махнул на все рукой. Сокурсники разъехались на каникулы, Саша бездельничал. Жене он обещал, что с осени все наверстает, а сейчас все преподаватели в отпуске и некому сдать переэкзаменовку. Из института его отчислили.
Опять он обещал Тане, что устроится на работу и переведется на вечернее отделение, но никаких телодвижений по этому поводу не делал. С утра он уходил из дома, просиживал в кафе или барах, знакомился с кем-нибудь и так в праздном безделье проводил весь день. Жене говорил, что весь день обивал пороги фирм, везде обещали рассмотреть его кандидатуру и позвонить. Таня верила. Материально они не нуждались — Таня неплохо зарабатывала, а муж жил за её счет.
Через год родился ребенок, и Таня уже стала более настойчиво требовать, чтобы супруг наконец устроился на любую работу, но встретила его ожесточенное сопротивление. Александр вообразил себя творческой личностью, ночами просиживал над своим «творением», для вдохновения попивая коньячок, днем отсыпался, а выспавшись, отправлялся пообщаться с другими «творческим личностями». Ничего путного он так и не написал, а жене говорил, что обдумывает сюжет будущей книги, и для этого ему нужны новые впечатления и общение с людьми, чей портрет явится прототипом его «романа».
Любую просьбу жены помочь в домашнем хозяйстве или по уходу за ребенком Саша принимал в штыки — он «творческая личность», а жена хочет «угробить пеленками» его «талант».
Ссоры стали почти ежедневными. Теперь уже Александр перешел в атаку, обвиняя Таню, что она «женила» его на себе и не дала закончить институт. Любые её аргументы разбивались о его непреклонную убежденность, что во всем виновата Таня — она его «давила», не позволила развернуться его «таланту», привязала к своей юбке, из-за этого он прогуливал занятия, а без высшего образования на работу его никто не берет, не грузчиком же ему работать?!
Денег не хватало, и Саша стал забегать к матери, просить у нее. Жене он этих денег не давал, тратил на себя. Мать его поддерживала в убеждении, что во всем виновата Таня, напоминая, что она была против женитьбы сына: «Чуяло мое материнское сердце, что эта хищница тебя погубит!» Вернувшись домой, даже если жена ни в чем не его упрекала, Александр начинал нападать первым: «Вот до чего ты меня довела! Все считали меня талантливым, а я стал безработным!».
Как-то раз после очередной ссоры Александр изобразил мнимую попутку самоубийства — принял таблетку снотворного, а на прикроватной тумбочке оставил пустую упаковку (остальные таблетки выбросил), написал «прощальную» записку, в которой во всем винил жену, и услышав, что жена открывает дверь, возвращаясь с прогулки, лег возле кровати в позе, будто неожиданно упал.
Таня вызвала «Скорую помощь», его привезли в психосоматическое отделение института имени Склифосовского, сделали промывание желудка — больше в качестве «воспитательной» меры (токсикологи в таких случаях говорят, «чтоб неповадно было»), — врачей обмануть Саше не удалось, было ясно, что отравления у него нет. В тот момент я дежурила и ко мне обратилась молодая женщина с грудным ребенком на руках — Таня приехала следом за машиной «Скорой» на такси. Она плакала и спрашивала, действительно ли виновата в самоубийстве мужа — бедная женщина полагала, что тот и в самом деле отравился. Пока токсикологи проводили «воспитательные» мероприятия (сделали они это на совесть, «промыли» его раз пять, а процедура это малоприятная, так что, вполне возможно, Саша отучился разыгрывать самоубийство, хотя вряд ли, таких аномальных личностей даже негативный опыт ничему не учит), мы с ней поговорили. Потом я побеседовала с пациентом. Тане я сказала, что её вины нет, и молодая женщина успокоилась. Она призналась, что не раз подумывала о разводе, но порой и сама поддавалась влиянию мужа и начинала винить себя в том, что из-за неё он остался не у дел. «Промыв» Сашу хорошенько, токсикологи отпустили пациента домой. Я пригласила его на консультацию, но он не пришел.