Эти нежные девичьи руки
Шрифт:
– Я ведь я, знаете почему, просила привести вас, Федор Иванович?
– Наверно чтобы познакомиться.
– Я с вами давно знакома, очень давно и пригласила, чтобы убедиться, все тот же вы или нет...
– Я вас не помню, Роза Григорьевна.
– Сейчас вспомните, перед этим я расскажу одну историю...
Она поднимается с кресла, уходит за дверь и вскоре возвращается, держа в руках мою фигурку Саши и сделанную из зеленого нефрита фигурку Наполеона.
– Это ваша?
– кивает она на мой подарок.
– Моя.
– А это?
На столе среди посуды стоит распетушившийся
– Тоже похожа на мою работу.
– Она и есть ваша. Сделана той же рукой с неповторимым подчерком.
Роза Григорьевна сделала паузу, пытаясь получить хоть что-нибудь в ответ. Я делаю вид, что с интересом рассматриваю фигурку. Действительно, это моя работа, я даже забыл о ней, столько лет прошло.
– Федор Иванович, это действительно делали вы?
– теперь и Саша с любопытством сравнивает две фигурки.
– Помолчи, Саша. Начнем по порядку, начнем с Ленинграда. Я тогда читала лекции по истории Итальянской живописи средины восемнадцатого века в институте Репина. Сашеньке в это время было... десять лет. Так вот, после одной из лекций, профессор Никольский пригласил меня в мастерскую скульптуры, показать творчество молодых... Среди всяких больших и малых гипсовых и сделанных из камня обнаженных фигурок женщин, мне попалась удивительная маленькая скульптура, вырезанная из белого мрамора. Это была фигурка женщины с усталым, замученным лицом, но больше всего поразило то, что вместо глаз вделаны маленькие агаты, отчего лицо приобрело очертание ведьмы.
– Что это?
– удивилась я.
– Это у нас есть один нигилист, - пояснил профессор.
– Талантливый черт, но совсем неуправляем, делает все по своему. Было задание слепить натурщицу, он и взял ее тело, а голову, говорит, придумал сам.
– Работа-то великолепная.
– Сам вижу, но...
– Неужели поставили удовлетворительно?
– Понимаешь, Роза, он... талантлив, но не нашего поля ягода. Есть в нем что-то такое, что отталкивает от нашей среды. Я даже не могу выразить это словами... Знаешь, берется за скульптуру и начинает заводиться, вижу делает все не так, все по своему, может быть это и хорошо, но... сделал и швырнул свою работу в мусорницу. Будь-то и не было того яркого периода вдохновения. С ужасом думаю, что он никогда не оценит свой талант. По крайне мере, я в это уже поверил. Остановил я его, говорю, что раз он не представил работу, я вынужден поставить неуд. А он мне в ответ: "На этом не заработаешь." И ушел. Вытащил я фигурку и поставил ее сюда.
Так я познакомилась с первыми работами Федора Бережного. Этот Наполеон достался мне от того же профессора Никольского, который пришел ко мне в расстроенном состоянии. Вы тогда были на третьем курсе.
– Розочка, этот парень, видно, к нам не скоро придет, а может быть совсем не придет. Возьми его последнюю работу.
Он выложил на стол вот этого... француза. Сашина мать тычет на фигурку Наполеона.
– Неужели бросил учиться?
– Хуже, он арестован по подозрению в убийстве.
Я так и ахнула.
– Жить богато хотел, - продолжает Никольский, - занялся фарцовкой, а потом что-то не поделил с друзьями и порезал одного из них.
– Федор Иванович, неужели это вы?
– удивленно спрашивает меня Саша.
И опять я не успел открыть рта, мать перебила меня.
– Это был он. Я же видела вас там, Федор Иванович, и узнала сейчас... Вы и есть тот самый талантливый скульптор, который за уголовщину и убийство попал в тюрьму.
Саша умоляюще смотрит на меня, ожидая ответа.
– Все почти так и все не так. Я действительно учился в Ленинграде, но ни какого убийства не совершил или аресту не подвергался. Просто понял, что попал не туда и тогда ушел с института.
– Как ушел, то есть... ушли?
– Да так. Этому помогла любовь. Я познакомился с женщиной, влюбился в нее и поехал за ней на край света, то есть в Свердловск, там поступил в машиностроительный институт, после окончания которого, был направлен в Туркменистан, а потом - сюда.
Саша в замешательстве, ее мать ехидно смотрит на меня.
– Я не настаиваю, Федор Иванович, если не сидели, так не сидели. По рассказам моей дочери и отзывам ее друзей, я слышала о вас очень много хорошего, а раз так, считаю, все надо оставить так, как есть.
До чего же недоверчивая женщина.
– Очень жаль, что я вас не мог разубедить ни в чем. От моего прошлого остались кой-какие навыки, резьба по камню теперь является моим хобби.
– Пусть будет так. Давайте выпьем за присутствующих, за их удачу и здоровье.
Роза Григорьевна опять разливает коньяк и храбро опрокидывает рюмку, потом двумя пальцами захватывает бутерброд с икрой и... одним махом проглатывает. Вечер явно не удался. Теперь это вялая компания, Саша в задумчивости. Мне хочется побыстрей удрать от сюда. А вредная мамаша многозначительно подсовывает мне в тарелку бутерброды. Наконец, я набрался смелости, извинился перед ними и пошел в прихожую. Меня догнала Саша, на ее глазах были слезы.
– Федор Иванович, извините меня за маму. Она почему то уверена, что вы уголовник.
– Ничего, Саша, все бывает. Мы люди и нам свойственно ошибаться.
Тут Саша неожиданно обвила руками мою шею и поцеловала. Я ответил. Мне показалось, что Роза Григорьевна стоит в дверях гостиной и ухмыляется. Когда Саша развела руки, никого в прихожей уже не было...
Дома я немного отошел, забрался в свою комнатку-мастерскую и в столе нашел большой обломок ярко-красной полосатой яшмы. Чего-то хотелось слепить необыкновенное. Закрепил камень на столике резательного станка, включил фрезу и пустил эмульсию. Нарежу тонкие пластинки, а потом по структуре камня придумаю что-нибудь.
Сегодня похороны Корякиной. Народу перед моргом собралось много, особенно девчат. Руководит всем наша профсоюзная матрона, Маргарита Макаровна. Она мечется от родителей к машинам, венкам и часто подбегает к нам. Мы, то есть весь руководящий состав цеха с примкнувшей секретаршей, собрались у входа мрачного здания.
– Федор Иванович, все машины прибыли, можно рассаживать людей, подбегает ко мне Маргарита Макаровна.
– Давайте командуйте... В какую машину нам садиться?
– Во второй автобус... в первом вместе с гробом едут родственники.