Эти отвратительные китайцы. Фрагменты книги

Бо Ян (1920–2008, настоящее имя Го Диншэн) — известный китайский писатель, журналист, переводчик, историк, диссидент и правозащитник. В 1968 году он был арестован по обвинению в «шпионаже в пользу коммунистов и нападках на вождей нации» за перевод американского комикса «Моряк Попай», воспринятого как сатира на отмену свободных президентских выборов на Тайване. В переводе Бо Яна моряк Попай, устанавливая власть над островом, использует лексику тайваньского президента Чан Кайши. Бо Ян был освобожден лишь через девять лет под давлением международной общественности. «Отвратительные китайцы» (1985) — сборник выступлений Бо Яна во время поездки по США в 1984 году. В книге он подвергает суровой критике философию, политику и быт китайской нации на протяжении всей ее истории.

«Отвратительные китайцы» вызвали огромный резонанс в китаеязычном мире и выдержали несколько изданий на Тайване, в Гонконге, Китае, Юго-Восточной Азии и США. Несмотря на бурное развитие Китая в последние три десятилетия, об этом произведении, бичующем национальные недостатки, вспоминают и в наше время (см. книгу Бен Чу. Китайские шепоты [1] ). Известен Бо Ян и как автор популярных работ по китайской истории. Ему принадлежит более двухсот трудов.

Роман Шапиро

Много лет я собирался написать нечто под названием «Безобразные китайцы». Как известно, в США «Безобразные американцы» [2] стали настольной книгой Госдепартамента, в Японии же автор «Безобразных японцев» [3] , служивший тогда послом в Аргентине, был отстранен от должности — в этом, вероятно, и состоит отличие Запада от Востока. Китай по сравнению с Японией — еще один шаг назад, и я подумал, что если напишу нечто похожее о китайцах, то доставлю своим знакомым немало хлопот — придется им носить мне в тюрьму передачи. И отказался от этой затеи.

Правда, я всегда надеялся, что у меня появится возможность представить этот текст в виде доклада. И обращался с этим предложением к самым разным своим знакомым по всему миру. Однако добиться даже устного выступления оказалось непросто. Я получил приглашение выступить в Тайбэе, но как только организаторы узнали тему моего доклада, его тут же отменили. Сегодня я выступаю на эту тему впервые в жизни. И очень признателен вам за это.

Как-то раз я собирался выступить в университете Дахай. Назвал свою тему и спросил у председателя нашего Клуба однокашников, не возникнут ли неприятности. «Ну что ты, какие неприятности?», — ответил он. Я попросил его все же навести справки в Дисциплинарном комитете: я всегда считался человеком неблагонадежным, а если еще и буду выступать на «неблагонадежную» тему, то окажусь мерзавцем в квадрате. Мой приятель осведомился в Дисциплинарном комитете, позвонил мне в Тайбэй и сказал: «Все в порядке! А название ты изменить можешь? Комитет считает его неблагозвучным!» Тут же произнес очень длинное и торжественное название и спросил: «Ты не против?» «Разумеется, против, — ответил я, — но раз тебе все равно нужно изменить тему, ладно — меняй». В тот раз я впервые рассказывал об «отвратительных китайцах». «Надеюсь, вы сделаете аудиозапись моего выступления, и я смогу потом превратить ее в статью?» — поинтересовался я. Мой приятель энергично кивнул. Но когда после доклада я получил наконец пленку, то обнаружил запись лишь нескольких первых предложений — «дальше тишина».

Седьмого марта сего года мне исполнилось 65 лет. Один мой друг в Тайбэе устроил праздник. «Я прожил 65 лет, 65 трудных лет!» — сказал я, имея в виду, что годы эти оказались трудными не только для меня, но и для всех китайцев. Сидевшие в зале были люди молодые, а те из них, кто приехал с Тайваня, выросли в благоприятных экономических условиях — и вот рассказываешь им о «трудностях», а они знать ничего не хотят, слушают с недоверием, не понимают. Трудности, о которых я говорил, — проблема не частная и не политическая, они касаются не отдельного человека, а всего китайского народа, такие испытания выпадают на долю и отдельного человека, и целого поколения. И если мы не поймем, в чем суть дела, если не разберемся в корнях нашей ядовитой культуры, то все будет повторяться вновь и вновь, и не будет этому ни конца, ни края…

Жизнь народа длится вечность, жизнь отдельного человека конечна. Сколько больших надежд, сколько идеальных устремлений присуще человеку? Выдержит ли он их крушение? Когда ты заглядываешь в будущее — таким ли уж светлым оно тебе кажется? Или все-таки не очень? Ни в чем нельзя

быть уверенным до конца…

С самого моего детства старшие всегда старались подбодрить меня. Когда мне было лет пять-шесть, взрослые говорили: «Будущее Китая в руках твоего поколения!» Сегодня мои дети говорят внукам: «Будущее Китая в руках вашего поколения!» Поколение сменяется поколением, и сколько их еще должно смениться?! У которого по счету поколения жизнь и в самом деле станет лучше?

В Малайзии китайцы составляют 30 % населения. Я несколько раз бывал в музее, где были надписи на малайском и английском языках, но на китайском — не было. Я не хочу сказать, что если есть надписи на китайском — хорошо, а если нет — плохо. Дело не в этом, а в том, что, с одной стороны, малайцам не хватает душевной широты, но, с другой стороны — и у китайцев нет реальной силы, нет статуса: они не пользуются уважением. Один китаец из Таиланда сказал мне: «Все рычаги производства таиландского риса у нас в руках». Не стоит китайцам тешить себя подобными мыслями, один приказ сверху — и все кончено. Вот поэтому быть китайцем не только трудно, но и стыдно, больно!

Даже если перед тобой китаец, живущий в США, никогда не знаешь, что он за человек: левый, правый, центрист, аполитичный, центрист с левым уклоном, левый с уклоном к центру — иными словами, вы говорите на разных языках. Что это за народ, если люди относятся друг к другу как злейшие враги, как к убийце их родного отца? Что это за страна?

Нет другой страны в мире, которая имела бы столь же долгую и богатую историю, как Китай! Нет другой страны, у которой была бы такая же многовековая культурная традиция, страны, которая достигла таких высот цивилизации! У современных греков нет ничего общего с греками древними, современные египтяне не имеют ничего общего с древними египтянами, но современные китайцы — потомки древних китайцев! Так почему же такая огромная страна, такой огромный народ пали так низко? И терпят обиды не только от чужестранцев, но и от своих: от деспотичных правителей, деспотичных чиновников и деспотичных личностей.

Мне случалось за границей заглядывать в парки: посмотришь на радостных детишек — и охватывает зависть. На них не лежит непосильный груз ответственности, перед ними широкая и ровная дорога в будущее, у них здоровая психика, они полны жизнерадостности. Тайваньские дети со школьной скамьи носят очки из-за близорукости — учеба лишает их детства. Ради успехов в учебе они готовы забыть даже близких. Если мать мальчика падает на землю, потеряв сознание, а он подбегает к ней, чтобы поднять, та горестно восклицает: «Я умру — не беда, что обо мне думать? Но ты старайся изо всех сил, старайся изо всех сил!»

Моя жена на занятиях иногда затрагивает темы морали и нравственности — ее студенты тут же протестуют: «Мы не хотим говорить о порядочности, мы хотим как следует подготовиться к экзамену!»

Я провел на Тайване больше тридцати лет. Десять лет я писал рассказы, другие десять — эссе, еще десять лет сидел в тюрьме, сейчас занимаюсь историей — так ровно поделилось время. Почему я перестал писать рассказы? Рассказы иносказательны, нужно пробиваться к смыслу через форму и персонажей — поэтому я перешел на эссе. Эссе как кинжал: можно сразу воткнуть его в сердце злодея. Писать эссе — это все равно что сидеть рядом с водителем и постоянно предостерегать его: нет, тут поверни налево, поверни направо, езжай вдоль обочины, не разворачивайся через двойную сплошную, впереди мост — сбавь скорость, впереди перекресток, красный свет и т. п. Я то и дело предостерегал, кричал без умолку и докричался до того, что оказался в тюрьме. Люди, стоящие у власти, полагают, что если никто не указывает им на ошибки, то и нет никаких ошибок. Сидя в тюрьме, я много размышлял: почему я тут? Совершил ли я преступление? Если совершил, то какое? Выйдя из тюрьмы, я пытался выяснить: мой случай — это отклонение от нормы, нечто выходящее из ряда вон? В штате Айова я официально встречался с писателями материкового Китая. Они объяснили, что людям вроде меня самим Богом предназначено сидеть в тюрьме — если не на Тайване, то в Китае. Они сказали мне: «С вашим характером вам не пришлось бы дожидаться хунвейбинов и „культурной революции“, с вами расправились бы еще во время движения против правых элементов» [4] .

Почему китайцу, который способен проявить хоть каплю храбрости, который отваживается сказать хоть несколько слов правды, не миновать подобной судьбы? Мне встретилось немало людей, которые сидели в тюрьме в материковом Китае. Я спрашивал их: «Почему вас посадили?» Они отвечали: «Сказал слово-другое — и все». Почему тех, кто откровенно высказывается, ожидает тюрьма? Я думаю, это не частная проблема, а проблема китайской культуры в целом. Я даже не виню своих тайбэйских тюремщиков. Если бы присутствующие оказались на их месте и в той обстановке, возможно, они вели бы себя так же и верили, что делают то, что нужно, потому что иначе нельзя. Наверное, и я вел бы себя так же, если не хуже.