Этика под ключ
Шрифт:
Решающая граница проходит не между фазовыми состояниями опредмеченности и распредмеченности (смену этих состояний, напротив, можно охарактеризовать как обыкновенное происходящее), но внутри поля, точнее говоря, внутри многослойной среды объективаций, там, где в общем виде располагается ресурс прошлого. В экономике это грань между безнадежно омертвленным трудом и общественно необходимыми, признанными затратами труда: обреченная, сходящая экономика характеризуется как раз преобладанием «плохих» объективаций над «хорошими» – и это лишь в том случае, если центр тяжести уже перенесен на отчужденный и отчуждаемый труд.
В аналитике времени это прежде всего соображения Сартра относительно «в себе» как абсолютного прошлого и тех кристалликов абсолютного прошлого,
По двум причинам. Первая – отечество пролетариата связано не с порядком остывшей вселенной, оно располагается в непосредственной близости от Большого взрыва. А вторая – реальность корпускулярно-волнового дуализма дана пролетариату воочию. Он видит, как пласты залегания отработанного времени создаются им самим, он способен легко избавляться от этих неликвидных продуктов жизнедеятельности. Пролетариат иногда подводит упорное нежелание смириться с инерционностью материи – но и это как посмотреть.
Упорство пролетариата делает уместной постановку вопроса о второй симметричной константе. Если левым ограничением континуума сущего и происходящего является «скорость света», то напрашивается и правое ограничение, которое с той же степенью метафоричности может быть названо «упорство тьмы». Понятие «скорость света» является, пожалуй, самым мистическим в физике. Оно, во-первых, ничем не отличается от самого феномена света и в действительности указывает на предел, на некое ограничение. Скорость света с открывает горизонты чистой событийности, начальную отметку разворачивания собственного пространства – за этой отметкой чистая событийность, или время, не порождает никаких объективаций вообще – отсюда и условная нулевая масса фотона.
Но тогда «правой» константой происходящего и будет абсолютная связанность, объективация, не поддающаяся событийному саморазличению, проявляющая себя лишь универсальной силой тяжести. Тут можно вспомнить знаменитый каверзный вопрос средневековой теологии, эффектно обыгранный в книге Иэна Бэнкса «Шаги по стеклу»: что будет, если абсолютная, всепроникающая сила столкнется с абсолютно несдвигаемой преградой? Героям так и не удалось найти ответ на этот заковыристый вопрос, но они склонялись к тому, что подобного никогда не может случиться, даже гипотетически. Между тем, ответ существует: если неостановимая сила столкнется с непреодолимой преградой, будет как раз то, что есть, – получится мир, в котором мы и живем, наша Вселенная. И это мир двух констант: светлая константа с, в проекции на физическую размерность именуемая скоростью света, и «темная», пока еще безымянная константа, которую в той же физической проекции следовало бы назвать скоростью нарастания инерции.
Из сказанного следуют две вещи. Во-первых, существование двух констант задает диапазон сущего-происходящего, континуум со смазанными краями. Во-вторых, вещество и энергия выступают лишь как частные случаи чистой событийности и ее антагониста – непоправимого прошлого. Сила гравитации в сущности и есть разновидность непоправимого прошлого.
Соотношение данных констант характеризует любое бытие единичности, оно относится к изохронии миров и ничего не говорит о хроногенезе, в частности об условиях «отпочкования» нового свежего времени, нового единства происходящего. Тем не менее соотношение между чистым первополаганием пространства временем и количеством примесей, более тяжелых фракций уже отработанного времени, это соотношение, конечно, намного важнее любого параметра, полученного в результате игр с линейкой.
Даже при том, что
Итак, гравитация, сила тяжести, остается самым загадочным физическим феноменом. Так и не удалось выделить квант гравитационного поля, пресловутый гравитон. Высказывания о природе гравитации, принадлежат ли они Аристотелю, Ньютону или Эйнштейну, остаются в равной мере спекулятивными, поэтому, не опасаясь попасть впросак, можно высказать некоторые соображения, не имеющие математического и вообще естественно-научного коррелята. Вот они.
Гравитация осуществляется без расходования времени, она есть нулевая, или минимальная событийность. Именно поэтому лишается смысла вопрос о скорости распространения гравитационных волн. Или можно сказать так: скорость распространения «гравитационных волн» (лучше в кавычках) абсолютна потому, что у гравитации нет скорости. Если представить себе некое квантовое событие в мире квантовой механики, скажем, перескок электрона с одной орбиты на другую, оно предстанет неизмеримо более содержательным, чем «акт гравитации», чья событийность исчезающе мала даже в сравнении с любым событием микромира.
Выражение «нулевая событийность» будет все же некорректным, более уместно говорить именно о режиме stand by, о предельном сопротивлении и эталонной инерции. Гравитационное поле связывает все вещество Вселенной, но не как имеющее место событие притяжения, а как общий удел всякого исчерпания событийности, атрибут окончательного продукта метаболизма отработанного времени.
В спекулятивной онтологии пролетариата именно здесь проходит последний рубеж сопротивления материи, здесь останавливается вселенское усилие распредмечивания, останавливается экспроприация в самом широком смысле слова. Эту часть овеществленного труда самой природы не удается извлечь «из недр»: сама масса и есть те недра, из которых по мере развития и интенсификации практики извлекается все остальное. Это кладбище времен, где прежние и несостоявшиеся событийности уже осели, слиплись в тупой гравитации.
Отсюда антигравитационный полюс утопий – левитация, свободный полет. Хитрость разума позволяла обойти запрет, давая возможность «связанного полета», использующего законы физики, в частности аэродинамики, но этот связанный и обусловленный полет – всего лишь паллиатив полетов во сне и в воображении. В сущности, когда мы говорим «полет воображения», мы именуем само воображение по его главной содержательной составляющей – левитации.
Поэтому выход за пределы земного тяготения и покорение космоса вовсе не являются случайным отклонением или простой прибавкой к насущным задачам пролетариата – напротив, это пункт назначения всей стратегической линии победившего пролетариата. Николай Федоров, Циолковский, Александр Богданов с его утопией межгалактической пролетарской революции – это такие же составные части идеологии пролетариата, как теория классовой борьбы и диктатура пролетариата. Полет Гагарина как раз и выражает прямую преемственность задач и идеалов революции: ясно ведь, что подлинной целью классовой борьбы, которая велась пролетариями всех стран (и в этом радикальное отличие от всех прочих классов), было не заполнение потребительской корзины чипсами и попкорном, а преодоление земного тяготения с последующим набором третьей космической скорости. А в самом широком смысле – распредмечивание омертвленного вещества природы: беззаветный труд воскрешения – сверхзадача пролетариата. Иными словами, сверхзадача пролетариата – научиться извлекать из штолен (из недр) отработанное время и высекать из него искры новой событийности.