Этим утром я решила перестать есть
Шрифт:
— Помогите мне, я не знаю, что делать.
— У меня есть место в больнице для тебя. Ты можешь лечь в четверг.
На другой день, во вторник, начало школьных занятий. Я должна остаться на второй год, потому что после успешного первого триместра я пропустила два следующих.
Я не знаю, что ответить. Теперь мне шестнадцать лет, меня не положат в отделение педиатрии с малышами. Нами, мной и моим питательным зондом займется отделение профессора, со своими врачами и своими правилам и, госпитализация минимум на три недели, максимум — на десять. Ни родители, ни руководитель отделения выбора мне не оставляют.
Я хочу начать во вторник занятия, как все, символически, чтобы обозначить свою принадлежность к новому классу. Мне дают эту отсрочку. Я не говорю главного. Мне нужно показаться в лицее, предупредить преподавателей о
В начале лета в июле 2005 года, при появлении Гастунэ, я создала блог в Интернете, что-то вроде личного интерактивного дневника для того, чтобы рассказать о своей болезни, чтобы выплеснуть все свои чувства необычным и сознательно откровенным образом. Так в сети появилась другая Жюстин, сначала застенчивая, а затем все более заметная, иногда веселая, иногда грустная, болтливая и большую часть времени иронизирующая сама над собой.
Вернувшись с каникул, я обнаружила массу ответных посланий, ободряющих и поддерживающих меня в борьбе против проклятой змеи. Я чувствую себя не такой одинокой, мне становится легче найти общий язык со сверстницами. Видимо, свободный обмен мыслями при помощи клавиатуры компьютера сглаживает отсутствие общения в реальной жизни. Жюстин плачет, Жюстин смеется, а теперь еще Жюстин и шутит. Она полна надежды на выздоровление.
Удивительно, но мой случай совсем не единичен. Я никогда не подумала бы, что получу столько откровений из всех уголков Франции, и даже из-за границы, от новых друзей, страдающих анорексией. В первый же день 194 комментария появились на моем сайте! И это было только начало. За два месяца мой сайт посетили 1759 человек, 1301 — только за август месяц! С ума сойти! Как радостно, радостно получать эту манну ободрения и участия.
В сентябрьскую среду 2005 года, накануне моего отъезда в больницу вместе с Гастунэ, его насосом и питательными мешками, меня оставляют сторожить сестер дома и я уезжаю на велосипеде для того, чтобы совершить огромную глупость. Безумную. Тогда я не понимала, зачем это делала. Я не знала что подлая болезнь приводит к «этому». И «это» я никогда не забуду.
Самое страшное из унижений.
Сорока-воровка
Эта проклятая среда накануне госпитализации ужасный день. Я не хотела ложиться в больницу, не хотела расставаться с семьей, не хотела лишаться возможности есть то, что мне казалось вкусным, именно то, что я считаю вкусным. Я сердилась на профессора, его доводы мне казались неправильными и непонятными. Он лечил меня от анорексии, такова была его цель, его, но она еще не стала моей. Он, конечно, объяснил мне, что я переживаю НРП, состоящее из трех стадий: анорексия, булимия и выздоровление. Я, несомненно, нахожусь в начале периода булимии. Время от времени у меня возникает непреодолимое желание получить наслаждение от еды.
В тот день мной овладело какое-то бешенство.
Я должна сделать «что-то», чтобы утолить желание «чего-то». Парадокс, но я подавляю стремление заполнить желудок. Мне нужно собрать все свое мужество и волю, поскольку врачи, семья — все стараются помочь мне выздороветь, и если я сама не сделаю усилия, то я уже ни на что не гожусь. Итак, я отказываюсь от наслаждения едой. Я изо всех сил борюсь с желанием поесть, и мне нужно как-то компенсировать это.
Необходимость «замещения» выливается в конце концов в безумный поступок. Просто землетрясение в девять баллов по моей персональной шкале Рихтера. Голод трансформируется в жажду другого свойства, которую я не совсем ясно для себя определяю, я просто беру велосипед и еду в большой торговый центр неподалеку от нашей деревни. Там есть все: еда, одежда, диски, книги, фантазийные украшения. Я в магазине, я хочу лишь отвлечься, у меня нет четкой цели. Я хочу посмотреть на людей, на товары, забыть о больнице, о зонде, который по-прежнему торчит из моего носа, о своем весе. Я хочу занять свои глаза. Мне нужно набрать чего-нибудь, что не является едой. Я должна наполнить себя, но не есть. Я не понимаю смысла превращения, которое совершается со мной. Одежда меня не интересует, я сознательно держусь подальше
Еще до болезни я иногда думала о том, что многие мои знакомые девочки зачем-то воруют украшения в то время, как их карманы набиты деньгами. Они демонстрировали свои трофеи, гордясь собой так, словно совершили подвиг. Я не понимала их. Почему они это делают, а я никогда? Тогда ответ был прост: все дело заключалось в моем воспитании.
Но тут я не думаю ни о чем. Я больна. Я беру, я успокаиваю свою жажду, а затем с корзинкой в руках направляюсь прямо к выходу. Не надо большого ума для того, чтобы уйти с прозрачной корзинкой, не заплатив в кассе. Воровка сделала бы по-другому, она бы постаралась действовать незаметно, спрятала бы украденное, выбрала бы самые красивые украшения, во всяком случае, те, которые ей понравились. Я же схватила кольца, не разбирая их размера, серьги, не рассматривая их, я взяла штук пятнадцать случайных предметов, даже уже не помню каких. В магазинчике не было дверей безопасности. Единственная продавщица говорила по телефону, склонившись над витриной, в которой она быстро раскладывала украшения. Я услышала, как она сказала своему собеседнику:
— Подожди две секунды.
И догнала меня в том момент, когда я уже выходила.
— Извините меня, мадемуазель, вы можете мне показать, что находится у вас в руках?
Оцепенев от ужаса, я показываю ей корзинку и вдруг отдаю себе отчет в том, что происходит. Я — воровка, которую схватили. Я немедленно разражаюсь слезами.
— Следуйте, Пожалуйста, за мной! Мне позвонить в полицию или вашим родителям?
— Лучше родителям.
Она бесцеремонно отводит меня в сторону.
Я бормочу номер телефона, дрожа, как осенний лист. Я боюсь реакции моих родителей, боюсь получить взбучку, хотя ничего такого со мной еще не случалось. И мне ужасно, ужасно стыдно. Я пытаюсь объяснить все так, чтобы продавщица поняла, я говорю о своей болезни, о зонде, о завтрашней госпитализации, я умоляю ее забрать украшения обратно.
— Я заплачу, если нужно, я не воровка, я ничего в своей жизни не украла, я сама не знаю, что со мной произошло, у меня мании, связанные с едой…
Продавщица безжалостна и зла.
— Меня это не касается, это ваша жизнь, я звоню вашему отцу.
Я снова заливаюсь слезами, отрицательно качаю головой.
— Я вам клянусь, я больше так не буду. Не звоните моим родителям, я вас умоляю, я заплачу!
— Нет, вы несовершеннолетняя, я обязана позвонить вашим родителям.
— Но я больна… я завтра ложусь в больницу, я анорексичка…
— Это ваше дело, это ко мне отношения не имеет.
Продавщица усмехается, издеваясь надо мной. Она не выпустит добычу. Мое отчаяние нисколько ее не трогает. Она могла бы положить вещи обратно, взять с меня клятву и отпустить, но она, глядя на меня с торжествующим видом, звонит отцу. Отец не отвечает, она требует у меня другой телефон, я даю рабочий номер мамы. Мама слушает, как громом пораженная. Я даже не слышу, что ей говорит продавщица, я рыдаю. И жду. Я сижу на табурете посреди магазина, ожидание длится вечность, я все время плачу, зонд практически душит меня. Наконец приходит папа, у него огромные глаза.
Продавщица глупо улыбается ему.
— Здравствуйте, сударь.
— Здравствуйте, извините меня, она совершила непростительный проступок, поверьте, она будет за него наказана, это никогда не повторится. Сколько я вам должен?
Он платит за украшения, этот чек на сто двадцать евро я никогда не забуду. Почему? Продавщица получила обратно все, что я взяла, она показывает мне предметы, пересчитывает этикетки и в довершение всему, оставляет себе чек.
— Пойдем со мной, Жюстин!
До машины ни слова. Дверца за мной захлопывается.