Этносфера: история людей и история природы

Гумилев Лев Николаевич

На постоянно возникающий вопрос: полезна или вредна метисация этносов? – придется дать уклончивый ответ: как когда, смотря для чего и кому как. Это значит, что проблема контакта сложна и упрощение ее обессмысливает. Но дать разумный ответ при соблюдении определенных условий можно. Первое условие – замена этнической классификации этнической систематикой. Классификация может быть проведена по любому произвольно взятому признаку: по языку, расе, религии, роду занятий (земледельцы, скотоводы, охотники), принадлежности к тому или иному государству (подданство). В любом случае это будет условное деление, не заложенное в природе вещей. Систематика же отражает именно последнюю, исследуя как предмет человечество с техникой и доместикатами (ручными животными и культурными растениями). Крупнейшей после человечества (как аморфной антропосферы – одной из оболочек Земли) единицей является

суперэтнос, т.е. группа этносов, возникшая одновременно в одном регионе и проявляющая себя в истории как мозаичная целостность [99].

Основная таксономическая единица – этнос, в принципе большая замкнутая система с динамическим стереотипом поведения и оригинальной внутренней структурой, меняющейся в зависимости от прохождения фаз этногенеза. Субэтнос – элемент структуры этноса, взаимодействующий с остальными. При упрощении системы в фазе упадка число субэтносов сокращается до одного, что знаменует персистентное (пережиточное) состояние этноса.

Еще меньше таксономические единицы: консорции (группа людей, объединенных одной исторической судьбой) и конвиксии (группа людей, объединенных однохарактерным бытом и семейными связями), входящие либо в ядро этноса, либо в один из субэтносов [80]. Консорции, под которыми разумеются нестойкие объединения разного рода: кружки, артели, секты, банды и т.п., – возникают и исчезают быстро, иногда существуя несколько месяцев. Становясь конвиксиями, они живут несколько поколений, пока их либо не разъест экзогамия [38], либо не перетасует сукцессия, т.е. резкое изменение исторического окружения. Уцелевшие вырастают в этносы.

Принадлежность к тому или иному разделу таксономии определяется не идентичностью особей, чего в природе никогда не бывает, а степенью сходства в определенном аспекте на заданном уровне. Так, например, люди – млекопитающие, хотя и не зайцы, но зайцы к людям ближе, чем крокодилы. На уровне суперэтноса, для примера возьмем XIII в., мусульмане (араб, перс, туркмен, бербер) были между собой ближе, чем к членам западнохристианского суперэтноса – «франкам», как называли всех католиков Западной Европы. С другой стороны, француз, кастилец, шотландец, швед в XIII в. были ближе между собой относительно мусульман или православных. На уровне этноса французы были между собой ближе, чем по отношению к англичанам. Это не мешало бургундцам поддерживать Генриха V и брать в плен Жанну д'Арк, хотя они понимали, что идут против своих. Но ни в коем случае не следует сводить все многообразие видимой истории к осознанию исторического единства, которое лишь иногда является главным фактором, определяющим поведение человека. Зато наряду с прочими оно соприсутствует всегда, и это дает основание отнести его не к вариациям исторического процесса, а к природе человека как вида.

Разумеется, этническая систематика отличается от социальной классификации. Лишь изредка они совпадают. Употребление той или другой зависит от аспекта исследования, т.е. угла зрения, с которого рассматриваются цепи исторических событий. Последний же отвечает задаче, поставленной перед исследователем, выбирающим также степень приближения, отвечающую его целям [97]. Поскольку сейчас нас занимают проблемы не социологические, не технологические и не психологические, отражающиеся в изящном искусстве, а тема этногенеза, то мы и разработали систематику, пригодную для ее разрешения.

Возвращаясь к проблеме этнических контактов, необходимо прежде всего ставить вопрос об уровне, на котором контакт осуществляется. Сочетание двух и более консорций или конвиксий нестойко. Оно ведет или к распаду, или к образованию стойкой формы субэтноса. Там проблема смешения трактуется как «неравный брак» с особой «не нашего круга», причем ступень социальной лестницы часто не имеет значения. Так, еще в XIX в. казаки рассматривали брак с крестьянами или дворянами как «неравный», хотя последние были богаче их и знатнее казаков. Как на это похоже отношение курдов к персам и армянам. Нищий пастух-курд не решается представить родным жену-персиянку, если не будет известно, что у нее пышная генеалогия. Так же сохраняли себя албанцы в Османской империи, баски – в Испании, шотландцы-гайлендеры – в Великобритании, патаны – в Гиндукуше. Они образовывали с другими субэтносами стойкие этнические целостности на основе симбиоза, укрепленного эндогамией. Чем сложнее и разветвленнее была такая этническая целостность, тем она была крепче и резистентнее.

Иное дело сочетание двух и более этносов в едином социальном организме. Это ксении, принужденные жить вместе, мирящиеся с фактом сосуществования, но тяготящиеся друг другом. Такова Бельгия, куда валлоны и фламандцы оказались задвинуты, как жильцы в коммунальную квартиру. Такова Канада, где англичане, французы, франко-индейские метисы, а теперь еще славяне сосуществуют, но не сливаются и не делят функций, что свойственно симбиозам. Аналогичное положение в Скандинавии кончилось отпадением Норвегии от Швеции, что пошло на пользу той и другой.

Но еще болезненнее контакт двух и более суперэтносов. Тогда часто происходит не только этническая аннигиляция, но и демографический спад, попросту сказать, вымирание от невыносимых условий существования или физическое истребление слабой стороны. Такие ситуации возникали в США – отстрел индейцев с платой за скальп, в Бразилии во время каучуковой лихорадки, в Австралии при захвате ее англичанами и в долине Желтой реки, где цивилизация Древнего Китая сталкивалась с культурой кочевников Великой Евразийской степи. На этом моменте следует остановиться подробнее.

С III в. до н.э. до конца III в. н.э. земледельческий Китай и Великая степь, населенная скотоводами-хуннами, существовали рядом [64]. Каждый этнос жил в своем ландшафте, но в совокупности с соседями входил в суперэтнические конструкции кочевой культуры и дальневосточной цивилизации. И та и другая были полиэтничны. В кочевой мир входили, кроме хуннов, сяньбийцы (древние монголы), цяны (кочевые тибетцы), малые юечжи, усуни, кыпчаки и другие племена. В Китае, кроме китайцев, жили аборигены: жуны, ди, мань, и, юе, принадлежавшие по языку к тибето-бирманской, тайской и малайской группам [131]. Продолжительность существования этих суперэтносов, связанных общей культурой, давала повод современникам рассматривать себя как «состояния», но на самом деле это были медленно текшие процессы. Объединение китайского суперэтноса в государство и обострение классовых противоречий, ставших антагонистическими в III в. до н.э., унесло свыше 60 % жителей, а распадение этой империи в III веке н.э. – свыше 80 %.[20]

В конце III в. обезлюженная и обнищавшая страна была объединена династией Цзинь. В III в. население Китая исчислялось в 7,5 млн. человек вместо былых 50 млн. Потом, к IV в., возросло до 16 млн.

В степи господствовал родовой строй, и разложение его шло столь медленно, что не причиняло большого ущерба кочевникам. Зато их угнетало усыхание степи, начавшееся в I в. и к III в. дошедшее до максимума. Сокращение пастбищных угодий заставило хуннов и сяньбийцев жаться к рекам Хуанхэ и Ляохэ и входить в контакт с китайцами. Поскольку земли лежали в запустении, правительство Цзинь допустило поселение на границе 400 тыс. кочевников и около 500 тыс. тибетцев разных племен. Китайские политики III в. считали, что этническая принадлежность – социальное состояние и численно ничтожное вкрапление нетрудно ассимилировать: князей обучить культуре, а племена превратить в податное сословие.

Расчет был дерзкий и плохой. Родовичи терпели произвол чиновников и эксплуатацию землевладельцев, но не превращались в китайцев: князья выучили иероглифику и классическую поэзию, но при удобном случае, наступившем в 304 г., вернулись к соплеменникам и возглавили восстание, ставившее целью «оружием возвратить утраченные права» [35]. Ложная теория, примененная к действительности, вызвала катастрофу.

В 316 г. 40 тыс. хуннов захватили весь Северный Китай, в том числе две столицы, двух императоров и все накопленные богатства. Китайцы были загнаны на берега Янцзы, в то время окраину Китая, и были вынуждены в тропических джунглях смешиваться с племенами мань, что весьма преобразило их облик и психический склад. Там пошел особый процесс этногенеза, создавший впоследствии южнокитайский этнос. А оставшиеся на родине китайцы смешались с хуннами... и тем погубили их. Уже дети победителей – хуннов и китаянок – забыли о нравах степного кочевья. Воспитанные в дворцовых павильонах, они сохранили энергию и мужество, но утеряли ощущение своего, чувство локтя и императив верности. Распри подорвали их силы, а ведь до этого их отцы умели жить в согласии. Внуки превратились в избалованных куртизанов, забавлявшихся людоедством и предательством близких. Уже не было речи о наступательных войнах, даже при обороне хунны стали терпеть поражения. Наконец, в 350 г. приемный сын императора, китаец, убил своих братьев, наследников престола, и, взяв власть в свои руки, приказал перебить всех хуннов в государстве. Это было исполнено с таким рвением, что погибло много бородатых и горбоносых китайцев. Геноцид не спас узурпатора. Сяньбийцы-муюны разбили китайское войско и казнили его самого. Китайцам не помогло численное превосходство; они тоже потеряли традиции былой военной доблести вместе с национальной культурой.