Это Америка
Шрифт:
Августа не любила говорить о грустном, всплеснула руками:
— Не знаю, что уж такого интересного и любопытного в том, что так тяжело. Все это ужасно!
Павел боялся не смерти, а старческой немощи и маразма. Он часто повторял строки Тютчева:
Как ни тяжел последний нас — Та непонятная для нас Истома смертного страданья, Но для души еще страшней Следить,Несколько лет назад они с Августой в шутку составили список болезней, которых у них пока еще нет. На первое место поставили «старческий маразм». А он так и не появился.
Они смеялись:
— Может, маразм у нас давно уже есть, именно поэтому мы его и не замечаем…
Время пощадило мозг и душу Павла, его жизнь обрывалась не резко, он сохранял здравый рассудок и силы, только стал говорить не очень внятно и реагировал на всё замедленно. О похоронах они никогда не говорили. Зачем? Придет время, и все произойдет, как должно произойти.
Недавно у него стала нарастать одышка и по телу разливалась необычная слабость — сердце сдавало. Приближалась та самая «истома смертного страданья». Августа вызвала участкового врача. К ее удивлению, пришел Рупик Лузаник, друг Лили. Она даже воскликнула:
— Как?! Вы, профессор, теперь стали участковым врачом?
— Бывший профессор, бывший, — грустно отозвался он.
— Нет, вы профессор и всегда будете профессором.
— После того как коммунисты выжили меня, я про должности и звания забыл.
Павел слышал их разговор, нашел в себе силы слабо улыбнуться Рупику:
— Спасибо, что пришли, профессор. Я все равно верю в ваш будущий успех в Израиле.
— Успех… Я перестал думать об этом. Это Бог испытывает меня, мою веру в Него, как испытывал верного Иова. Если Бог даст, власти меня отпустят.
Рупик внимательно осмотрел больного:
— Надо вас класть в больницу.
— Зачем? Чтобы обследовать и оживлять, когда остановится сердце? И так уже половина мочи уходит на анализы. Нет, я устал жить, потерял волю, ушла радость жизни. Надоела мне бессмысленность существования и старческие недомогания. По утрам мне даже не хочется просыпаться. Я уже ни на что не гожусь, я должен умереть. Это зов природы.
Августа хорошо знала его железную волю и логику и тоже не хотела отдавать его в больницу.
— Хочу, чтобы Павлик оставался у меня на руках… — Она избегала слова «умер».
Павел посмотрел на нее со слабой улыбкой:
— Спасибо, моя дорогая. Единственное, о чем думаю, — мне жалко покидать тебя, оставлять одну. Как-то ты будешь?..
Но Августа во второй раз переживала кончину мужа, помнила, как сказала Семену: «Как я буду без тебя?», а он ответил: «Будешь как все».
Потом состояние Павла ухудшилось, несколько дней он лежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Когда он увидел рядом Алешу, а потом приехала и Лиля, он заставил себя слабо улыбнуться:
— Дети…
Лиля старалась не плакать, Алеша поражался тому, как стойко держится мать. Они сидели около Павла, подносили ко рту поильник, прикладывали ко лбу резиновый пузырь со льдом. А в соседней комнате метался из угла в угол Саша Фисатов.
— Дядя Павел, дядя Павел, не умирай, не умирай… — Шептал он сам себе.
Долгая жизнь Павла Берга стала олицетворением жизни евреев в Советской России. Он прожил эпохи становления, развития и крушения надежд русских евреев в борьбе за равные права в стране, которую они любили, но которая не любила их. Это была большая и благородная жизнь. И теперь она уходила.
Павел хрипел, шептал что-то. Августа наклонилась, расслышала:
— Зеленая волна… смыкается…
Тело дернулось и застыло, наступил тот самый момент превращения в ничто, о котором говорил Павел… Августа и Лиля тихо рыдали, Алеша постоял несколько минут и закрыл глаза Павла. В этот момент ему пришли на память есенинские строки:
Все мы, все мы в этом мире тленны, Тихо льется с кленов листьев медь… Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть.Теперь надо было организовывать похороны, Алеша собирался обсудить это с Сашей Фисатовым, но семидесятилетний Саша, много раз сам видавший смерть в глаза, испуганно смотрел через дверь на мертвого.
— Алеша, я не могу, не могу думать об этом… Дяди Павла нет, нет дяди Павла…
Как все это организовывается сейчас в России, Алеша не знал и позвонил Моне Генделю:
— Павлик только что скончался.
— Мы сейчас придем, — последовал немедленный ответ.
Моня пришел с Риммой, она подсела к Августе с Лилей, а он взялся за организацию:
— Прежде всего нужно свидетельство о смерти и надо обзвонить близких и сообщить им. Твой отчим был человек известный, люди должны узнать о его смерти.
Алеша сел обзванивать друзей Павла, а Моня вызвал участкового врача. Лиля с удивлением увидела своего друга Руперта Лузаника.
— Ой, ой, Лилька, какое у вас горе! Мы с Соней выражаем вам свои соболезнования.
— Спасибо, Рупик. А я и не знала, что ты…
— Да, единственное место, которое мне нашлось в этой стране, — участковый врач.
Моня спросил без обиняков, по — деловому:
— Какой вы хотите гроб заказать?
Все невольно вздрогнули, Лиля с Алешей нерешительно посмотрели на Августу.
— Скромный, — сказала она.
В похоронном бюро Моня дал взятку заведующему, и на дом сразу прислали гроб и бригаду для обработки тела. Они ввели в вены консервирующий раствор формалина, одели его в костюм, побрили, расправили морщины, сделали грим, уложили в гроб и поставили его на стол.